Символичной для нынешнего бурного развития
событий стала осуществленная год назад публикация издательством «Херст
энд Блэкетт» полного текста «Майн кампф» в явно прогитлеровском духе.
Предисловие переводчика и примечания написаны с очевидной целью
приглушить яростный тон книги и представить Гитлера в наиболее
благоприятном свете. Ибо в то время Гитлер еще считался порядочным
человеком. Он разгромил немецкое рабочее движение, и за это имущие
классы были готовы простить ему почти все. Как левые, так и правые
свыклись с весьма убогой мыслью, будто национал-социализм – лишь
разновидность консерватизма.
Потом вдруг выяснилось, что Гитлер вовсе и не порядочный человек. В
результате «Херст энд Блэкетт» переиздало книгу в новой обложке,
объяснив это тем, что доходы пойдут в пользу Красного Креста. Однако,
зная содержание книги «Майн кампф», трудно поверить, что взгляды и цели
Гитлера серьезно изменились. Когда сравниваешь его высказывания,
сделанные год назад и пятнадцатью годами раньше, поражает косность
интеллекта, статика взгляда на мир. Это – застывшая мысль маньяка,
которая почти не реагирует на те или иные изменения в расстановке
политических сил. Возможно, в сознании Гитлера советско-германский пакт
не более чем отсрочка. По плану, изложенному в «Майн кампф», сначала
должна быть разгромлена Россия, а потом уже, видимо, Англия. Теперь, как
выясняется, Англия будет первой, ибо из двух стран Россия оказалась
сговорчивей. Но когда с Англией будет покончено, придет черед России –
так, без сомнения, представляется Гитлеру. Произойдет ли это на самом
деле – уже, конечно, другой вопрос.
Предположим, что программа Гитлера будет осуществлена. Он намечает,
спустя сто лет, создание нерушимого государства, где двести пятьдесят
миллионов немцев будут иметь достаточно «жизненного пространства» (то
есть простирающегося до Афганистана или соседних земель); это будет
чудовищная, безмозглая империя, роль которой, в сущности, сведется лишь к
подготовке молодых парней к войне и бесперебойной поставке свежего
пушечного мяса. Как же случилось, что он сумел сделать всеобщим
достоянием свой жуткий замысел? Легче всего сказать, что на каком-то
этапе своей карьеры он получил финансовую поддержку крупных
промышленников, видевших в нем фигуру, способную сокрушить социалистов и
коммунистов. Они, однако, не поддержали бы его, если бы к тому моменту
своими идеями он не заразил многих и не вызвал к жизни целое движение.
Правда, ситуация в Германии с ее семью миллионами безработных была явно
благоприятной для демагогов. Но Гитлер не победил бы своих
многочисленных соперников, если бы не обладал магнетизмом, что
чувствуется даже в грубом слоге «Майн кампф» и что явно ошеломляет,
когда слышишь его речи. Я готов публично заявить, что никогда не был
способен испытывать неприязнь к Гитлеру. С тех пор как он пришел к
власти, – до этого я, как и почти все, заблуждался, не принимая его
всерьез, – я понял, что, конечно, убил бы его, если бы получил такую
возможность, но лично к нему вражды не испытываю. В нем явно есть нечто
глубоко привлекательное. Это заметно и при взгляде на его фотографии, и я
особенно рекомендую фотографию, открывающую издание «Херста энд
Блэкетта», на которой Гитлер запечатлен в более ранние годы
чернорубашечником. У него трагическое, несчастное, как у собаки,
выражение лица, лицо человека, страдающего от невыносимых
несправедливостей. Это, лишь более мужественное, выражение лица
распятого Христа, столь часто встречающееся на картинах, и почти
наверняка Гитлер таким себя и видит. Об исконной, сугубо личной причине
его обиды на мир можно лишь гадать, но в любом случае обида налицо. Он
мученик, жертва, Прометей, прикованный к скале, идущий на смерть герой,
который бьется одной рукой в последнем неравном бою. Если бы ему надо
было убить мышь, он сумел бы создать впечатление, что это дракон.
Чувствуется, что, подобно Наполеону, он бросает вызов судьбе, обречен на
поражение, и все же почему-то достоин победы. Притягательность такого
образа, конечно, велика, об этом свидетельствует добрая половина фильмов
на подобную тему.
Он также постиг лживость гедонистического отношения к жизни. Со
времен последней войны почти все западные интеллектуалы и, конечно, все
«прогрессивные» основывались на молчаливом признании того, что люди
только об одном и мечтают – жить спокойно, безопасно и не знать боли.
При таком взгляде на жизнь нет места, например, для патриотизма и
военных доблестей. Социалист огорчается, застав своих детей за игрой в
солдатики, но он никогда не сможет придумать, чем же заменить оловянных
солдатиков; оловянные пацифисты явно не подойдут. Гитлер, лучше других
постигший это своим мрачным умом, знает, что людям нужны не только
комфорт, безопасность, короткий рабочий день, гигиена, контроль
рождаемости и вообще здравый смысл; они также хотят, иногда по крайней
мере, борьбы и самопожертвования, не говоря уже о барабанах, флагах и
парадных изъявлениях преданности. Фашизм и нацизм, какими бы они ни были
в экономическом плане, психологически гораздо более действенны, чем
любая гедонистическая концепция жизни. То же самое, видимо, относится и к
сталинскому казарменному варианту социализма. Все три великих диктатора
упрочили свою власть, возложив непомерные тяготы на свои народы. В то
время как социализм и даже капитализм, хотя и не так щедро, сулят людям:
«У вас будет хорошая жизнь», Гитлер сказал им: «Я предлагаю вам борьбу,
опасность и смерть»; и в результате вся нация бросилась к его ногам.
Возможно, потом они устанут от всего этого и их настроение изменится,
как случилось в конце прошлой войны. После нескольких лет бойни и голода
«Наибольшее счастье для наибольшего числа людей» – подходящий лозунг,
но сейчас популярнее «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца». Коль
скоро мы вступили в борьбу с человеком, провозгласившим подобное, нам
нельзя недооценивать эмоциональную силу такого призыва.
