Единственный Выход.

«Какое наслаждение с чистой совестью выжрать натощак стакан водяры без оглядок на здоровье тела и духа, с той убежденностью, что именно в психофизическом самоуничтожении и заключается высшая цель твоего бытия»

С.И. Виткевич. Единственный выход.

пс. и все же это тоже, только копия. копия ФМД или Рубцова, например. польская.
хорошая. но копия. оригинал лучше:



ЭЛЕГИЯ



Стукнул по карману —
Не звенит!
Стукнул по другому —
Не слыхать!
В коммунизм —
В безоблачный зенит
Полетели мысли
Отдыхать.


Память отбивается
От рук.
Молодость уходит
Из-под ног.
Солнышко описывает
Круг—
Жизненный отсчитывает
Срок.


Я очнусь и выйду
За порог,
И пойду на ветер,
На откос
О печали
Пройденных дорог
Шелестеть
Остатками волос.


Стукнул по карману —
Не звенит!
Стукнул по другому —
Не слыхать!
В коммунизм —
В безоблачный зенит
Полетели мысли
Отдыхать...

темнеет рано

и смешные рифмы, злятся
грустят, поют
и в дверь мою стучатся:

1. Люблю я световые балаганы
всё безнадёжнее и всё нежней.
Там сложные вскрываются обманы
простым подслушиваньем у дверей.

Там для распутства символ есть единый —
бокал вина, а добродетель — шьёт.
Между чертами матери и сына
острейший глаз там сходства не найдёт.

Там, на руках, в автомобиль огромный
не чуждый состраданья богатей
усердно вносит барышень бездомных,
в тигровый плед закутанных детей.

Там письма спешно пишутся средь ночи:
опасность... трепет... поперёк листа
рука бежит... И как разборчив почерк,
какая писарская чистота!

Вот спальня озарённая. Смотрите,
как эта шаль упала на ковёр.
Не виден ослепительный юпитер,
не слышен раздражённый режиссёр,

но ничего там жизнью не трепещет:
пытливый гость не может угадать
связь между вещью и владельцем вещи,
житейского особую печать.

О, да! Прекрасны гонки, водопады,
вращение зеркальной темноты.
Но вымысел? Гармонии услада?
Ума полёт? О, Муза, где же ты?

Утопит злого, доброго поженит,
и снова, через веси и века,
спешит роскошное воображенье
самоуверенного пошляка.

И вот — конец... Рояль незримый умер,
темно и незначительно пожив.
Очнулся мир, прохладою и шумом
растаявшую выдумку сменив:

И со своей подругою приказчик,
встречая ветра влажного напор,
держа ладонь над спичкою горящей,
насмешливый выносит приговор.

1928.

2.
Темнеет зимний день, спокойствие и мрак
Нисходят на душу — и все, что отражалось,
Что было в зеркале, померкло, потерялось...
Вот так и смерть, да, может быть, вот так.
В могильной темноте одна моя сигара
Краснеет огоньком, как дивный самоцвет:
Погаснет и она, развеется и след
Ее душистого и тонкого угара.
Кто это заиграл? Чьи милые персты,
Чьи кольца яркие вдоль клавиш побежали?
Душа моя полна восторга и печали —
Я не боюсь могильной темноты.

милые персты, яркие кольца, приказчики и кино.

и фонарь

1916 год. да. впереди окаянные дни.

и жизнь Арсеньева:

- Почему же остались в моей памяти только минуты полного одиночества? Вот
вечереет летний день. Солнце уже за домом, за садом, пустой, широкий двор в
тени, а я (совсем, совсем один в мире) лежу на его зеленой холодеющей траве,
глядя в бездонное синее небо, как в чьи-то дивные и родные глаза, в отчее
лоно свое. Плывет и, круглясь, медленно меняет очертания, тает в этой
вогнутой синей бездне высокое, высокое белое облако ... Ах, какая томящая
красота! Сесть бы на это облако и плыть, плыть на нем в этой жуткой высоте,
в поднебесном просторе, в близости с Богом и белокрылыми ангелами,
обитающими где-то там, в этом горнем мире! Вот я за усадьбой, в поле. Вечер
как будто все тот же -- только тут еще блещет низкое солнце -- и все так же
одинок я в мире. Вокруг меня, куда ни кинь взгляд, колосистые ржи, овсы, а в
них, в густой чаще склоненных стеблей, -- затаенная жизнь перепелов. Сейчас
они еще молчат да и все молчит, только порой загудит, угрюмо зажужжит
запутавшийся в колосьях хлебный рыжий жучок. Я освобождаю его и с жадностью,
с удивленьем разглядываю: что это такое, кто он, этот рыжий жук, где он
живет, куда и зачем летел, что он думает и чувствует? Он сердит, серьезен:
возится в пальцах, шуршит жесткими надкрыльями, из-под которых выпущено
что-то тончайшее, палевое, -- и вдруг щитки этих надкрылий разделяются,
раскрываются, палевое тоже распускается, -- и как изящно! -- и жук
подымается в воздух, гудя уже с удовольствием, с облегчением, и навсегда
покидает меня, теряется в небе, обогащая меня новым чувством: оставляя во
мне грусть разлуки...-

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной...
Срок настанет - Господь сына блудного спросит:
"Был ли счастлив ты в жизни земной?"

И забуду я все - вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав -
И от сладостных слез не успею ответить,
К милосердным коленям припав.

14 июля 1918

Обман

Автопортрет 1903

Эдвард Стейхен (1879 - 1973)

1932

Китайский журнал. продолжение. познавательно

Из китайского журнала Lens, 11-2010

ps. И продолжая музыкальную тему, на следующей странице:

пс2. Ну и последовательно, ну да, австрийская тема, типа: 1930.

1917

Автопортрет Виткаци, Станислава Виткевича (1985-1939).

Auroras Over Norway

Красиво!

UWr

Раушенбах. Актуальное.

Я бывал в провинции в условиях поистине провинциальных. На том же Урале, в Нижнем Тагиле. Провинция мне нравится тем, что там в потенции культурная жизнь может быть более серьезной, чем в столице. В стольном граде очень много отвлекающего, а там жизнь натуральней. Там интеллигенция, чем-то интересующаяся, собирается вместе чаю выпить — только не водки! — поговорить о чем-то, какие-то кружки создать, читать друг другу лекции. В Москве, например, не до этого, идут заседания, совещания, то, се. Когда я жил в провинции, то постоянно чувствовал, что мы интуитивно сбиваемся в определенные группки. Не просто для игры в преферанс, нет, мы даже в лагере создали такую шутейную “академию наук кирпичного завода”, собирались и читали доклады, каждый по своей специальности. И как мы слушали! Для провинции характерно стремление к чему-то более высокому, чем повседневность. Оно там сильней выражено, чем в центре.

С другой стороны, трагедия провинции в том, что серьезной наукой там заниматься невозможно. И вот почему. Для того чтобы заниматься наукой, нужна, как говорят физики, критическая масса людей, то есть нельзя заниматься наукой в одиночку или вдвоем. Верней, можно, но это всегда будет на дилетантском уровне или около того.

Почему ученые вырастают в крупных городах? Потому что там есть их сообщество, причем иногда оно заключается в том, что, скажем, в каком-то институте я и некто другой занимаемся похожим вопросом, мы болтаем и шутим на эту тему в курилке и в столовой, мы слушаем иногда глупейшие доклады, спорим, и у нас возникает некая аура, чего нет в провинции. И любой самый крупный ученый — московский, петербургский, киевский — живи он в провинции (не сейчас, конечно, когда он уже сложился как ученый, а в молодости), он там не загнулся бы, он даже писал бы хорошие работы, но все-таки они были бы не сравнимы со столичными. И не потому, что он глупее, а потому, что там нет обстановки, ауры нет. Критическая масса совершенно необходима.

Многие это понимают. Например, я знавал одного математика, который во время войны тоже попал на Урал, в Свердловск. В Ленинградском университете он был в аспирантуре по теории чисел — есть такая математическая дисциплина. Когда он после войны закрепился в Свердловске, то там в университете существовала довольно сильная группа специалистов по высшей алгебре, и он сказал: мне надо заняться высшей алгеброй, мне не с кем говорить о теории чисел. И стал алгебраистом, хотя сначала этим не интересовался, и защитил диссертацию по алгебре. Потому что нужна аура, нужно, чтобы было сообщество людей, которые беседуют на одну тему. Не то чтобы они тебя учили, не то что бы ты от них что-то получал, просто идет какое-то, на первый взгляд непонятное, но очень нужное общение.

В провинции это часто невозможно осуществить, поэтому провинциалы обижаются - и вполне справедливо! — что в академики избирают только москвичей и петербуржцев. А почему не из Костромы? А они “не тянут”. Они, может быть, умнее, но живут в условиях, где не могут проявиться, и теряют свои способности. Потом приходит возраст, когда все кончается, а они не успевают вырасти.

Эта провинциальная трагедия в известной мере непреодолима. Если собрать в провинциальном городе большую группу ученых, собрать специально, такой городок становится ого-го! Например, Геттинген в Германии, маленький, провинциальный. После первой мировой войны волею судеб там собрались все выдающиеся физики. И огромная часть современной физики в значительной мере пошла из Геттингена. Может быть, это и случайность, но факт, что ничтожный провинциальный городишко стал знаменитым. Нелишне заметить, что и Оксфорд, и Кембридж в Англии - тоже провинциальные города, но в них всемирно известные университеты.

В нашей российской провинции я такого города не вижу. Новосибирск? Да, они там хорошо работают, но Новосибирск не очень похож на провинцию -

кофе, чай и 20 грошей

раз, два, три

камень, ножницы, бумага.

Это не чашка

Станислав Васильевич Зарницкий (1931–1999), дипломат:

=

И была еще встреча с Себастианом Брантом.

Гнал ветер с моря тоскливые тучи,
сеял дождем на крыши Антверпена.

Может быть, поэтому преобладали
в их беседе
грустные нотки.

Брант не упрекал его,
но нетрудно было догадаться:
давно ждал —
ведь все-таки они старые друзья.

А Дюрер,
подхваченный каруселью приемов и встреч,
медлил с приходом.
Говорили в основном о прошлом,

но когда заходил разговор о том,
как вместе снаряжали в плавание
«Корабль дураков», 
мрачнел Брант,

глубже втискивался в кресло
и лицо его приобретало виноватое выражение,

будто стыдился он,
что предал любимое дело

— стихи и осмеяние глупости.

 =

Старая фотография

1430

Новая Пинакотека. Газетный Грех ГГ 44

1893

Мюнхен. Пинакотека.

1500

BluWr Curve

1495

Вот

и ОСЕНЬ прошла

словно и не бывала

на бумагу легла

только этого мало.

Сталинград

горячий снег


и кино. помянуть нужно артиллеристов, их день. 

Выдержка 20 сек.

Ленинград

и ленин, такой молодой.

и что-то погасло вдали 

магритТ, типа

Outside my window, outside my door

(Б)Лувр

Завораживающее

David Hamilton

Скамейка

                                                          День Независимости

Чай и Чашка

 

Улеглась моя былая рана -

Пьяный бред не гложет сердце мне.

Синими цветами Тегерана
Я лечу их нынче в чайхане.

Сам чайханщик с круглыми плечами,
Чтобы славилась пред русским чайхана,
Угощает меня красным чаем
Вместо крепкой водки и вина.

Угощай, хозяин, да не очень.
Много роз цветет в твоем саду.
Незадаром мне мигнули очи,
Приоткинув черную чадру.

Мы в России девушек весенних
На цепи не держим, как собак,
Поцелуям учимся без денег,
Без кинжальных хитростей и драк.

Ну, а этой за движенья стана,
Что лицом похожа на зарю,
Подарю я шаль из Хороссана
И ковер ширазский подарю.

Наливай, хозяин, крепче чаю,
Я тебе вовеки не солгу.
За себя я нынче отвечаю,
За тебя ответить не могу.

И на дверь ты взглядывай не очень,
Все равно калитка есть в саду...
Незадаром мне мигнули очи,
Приоткинув черную чадру.

Другой Кашин

 Борис Сергеевич. Коммунист и математик, хороший математик, классный и класовый:

говорит правду, ну да, он же математик,  и заведующий кафедрой теории функций МГУ,
ага и член-корр (настоящий) и заместитель главного редактора "Математических заметок",
в  общем .. не скунс. А говорит следующее
 ( Выступление депутата фракции КПРФ Б.С. Кашина на пленарном заседании Государственной Думы 10 сентября 2010 г. по поправке №18 к законопроекту "Об инновационном центре "Сколково")

:
И ученые, да и все общество, имеют все основания не доверять кадрам, выдвинутым сейчас властью на роль инноваторов. Чего стоит одна фамилия чубайс в списке ключевых фигур нового центра. Надежды на успех сколковской инициативы могут появиться только при наличии максимальной прозрачности всех механизмов принятия ключевых решений в Сколково. Ученым должно быть понятно, что там происходит.
Вместо этого мы видим, что в "Сколково" создается своеобразная, я бы так сказал, "инновационная опричнина". Старые пути развития науки отвергаются, ничего нового взамен не предлагается. При этом у некоторых российских чиновников набирает авторитет мнение о том, что "в России остались только администраторы от науки, да неконкурентоспособные и давно отставшие от мирового прогресса околонаучные пенсионеры" (я сейчас процитировал газету "Ведомости", где такие абсурдные оценки дает некий Аммосов (гггг) , возглавляющий, как ни странно, инновационный институт при крупнейшем нашем центре - Московском физико-техническом институте). И может получиться, что с наукой разберутся как с непослушными боярами во времена Ивана Грозного. Идея закрепить хоть как-то роль научной общественности, обеспечить открытость деятельности центра "Сколково" встретила железобетонную оборону разработчиков законопроекта. Даже включение в законопроект, казалось бы, очевидного положения о том, что центр "Сколково" ежегодно представляет отчет о своей деятельности, было достигнуто с большим трудом, а уж запросы по его работе даже правительство делать не может. 

----

 а ведь мог  сказать:  "некий вонючий скунс, юрик амммосов, защитник педерастов, принстонский и штопаный", но не сказал.  

Революция продолжается, хуле. 

1.  фотографию вставлять не буду, тошнотворная.

в: После твоей приснопамятной встречи с президентской администрацией, когда ты позвал ряд рок-музыкантов обсуждать насущные темы, тебе довелось еще хоть раз пообщаться с кем-то из высокопоставленных чиновников?

о: Да. Мы с Сурковым встречались несколько раз, но говорили уже абсолютно о другом, о Мэн-цзы, о чем-то еще. То есть на такие темы, на которые не каждый день встретишь собеседника, чтобы поговорить.

2.

— 07.11.2010 13:04 —

Гребенщиков: нападение на Кашина -высшая оценка его профессиональной деятельности

Лидер группы «Аквариум» Борис Гребенщиков считает, что нападение на журналиста газеты «Коммерсантъ» является «высшей оценкой его профессиональной деятельности».
«Кому-то так не по душе его работа, что потребовалось калечить его почти до смерти - а это значит, что он настолько профессионален, что докопался до чего-то, чего никто не должен был  знать, и настолько честен, что с ним было не договориться», - сказал Гребенщиков корреспонденту «Газеты.Ru».
Также он подчеркнул, что люди, которые избили Кашина, напали на всю Россию.
«А ведь эту работу он выполняет не ради себя, а защищая всех нас. Так что напав на Олега, эти люди напали на всю Россию», - добавил Гребенщиков. «Газета.Ru»

рок-музыкант это диагноз. журнализ это диагноз. и сурков это диагноз. вся Россия, бля, 

околонуля ди, сэр. про-президентские.

07-11-2010

Вот так и нас, да, может быть, вот так

2 M

партия lenina 

сила народная

пс. улица LENINA  дом 0  кв. 0


опять похороны показывать будут. по ящику. на круги своя.

ps. вообще-то народ подпевает. да. только вот поет, и нас зарубают, время от времени. ага. время от времени. вот и Кашина зарубили. улица lenina, она самая.

пс2. 7 ноября. жуть. жуть. жуть. они все таки повязаны как у сркна... опричники
и ксюша, типа, жуть:

Наконец приехал Владислав Сурков. И не один, а с Никитой Михалковым. Похоже, у них была рабочая встреча и Сурков позвал Михалкова с собой. Тут композиция вечера стала совершенной – она закольцевалась (как гусеница сркна). В начале всплеск эмоций вызвало парное выступление Васильева с Охлобыстиным, а в конце – Михалкова с Сурковым. Важно знать, что колонка Владислава Юрьевича в новом номере «Пионера» – его рецензия на роман «Околоно(б)ля». Сурков критикует автора, скрывшегося под псевдонимом Натан Дубовицкий. Это очень хитроумная затея, поскольку на сегодняшний день читающее сообщество на 100% приписывает авторство самому Суркову. Но публично инкогнито сохраняется.

Видимо, эта крохотная формальность и позволила Никите Сергеевичу произнести речь, от которой все обалдели. Красиво глядя в зал поверх голов, как умеют только Михалковы, он сказал, что «Околоно(б)ля» – поистине великая и потрясающая книга; книга – шедевр, остро необходимый нашему народу именно теперь, как глоток свежего воздуха; автор – талантливый и великий писатель, которому удается находиться одновременно внутри повествования и над ним; такой книги у нас не было со времен «Мастера и Маргариты».

Предполагаемый автор сидел в первом ряду, но я не видела выражения его лица, поскольку не могла оторвать глаз от Михалкова. Я в жизни тоже придерживаюсь правила говорить людям в лицо приятное, если накопилось. Но от такой съездовской мощи похвалы в адрес писателя, пожелавшего остаться неизвестным, застыла.

Aldous Huxley (1894-1963)

brave & new

 A SQUAT grey building of only thirty-four stories. Over the main entrancethe words, 
CENTRAL LONDON HATCHERY AND CONDITIONING CENTRE,
and, in a shield, the World State's motto, 
COMMUNITY, IDENTITY, STABILITY.
 
 
Серое  приземистое  здание  всего  лишь  в  тридцать четыре этажа.  Над
главным входом надпись  "ЦЕНТРАЛЬНОЛОНДОНСКИЙ  ИНКУБАТОРИЙ И  ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ
ЦЕНТР"  и  на  геральдическом  щите девиз  Мирового Государства:  "ОБЩНОСТЬ,
ОДИНАКОВОСТЬ, СТАБИЛЬНОСТЬ".
............................
-- С кем развлекаешься сегодня вечером?
     -- Ни с кем.
     Ленайна удивленно подняла брови.
     -- В последнее время я как-то не так себя чувствую, -- объяснила Фанни.
-- Доктор Уотс прописал мне курс псевдобеременности.
     --    Но,   милая,   тебе   всего   только   девятнадцать.   А   первая
псевдобеременность не обязательна до двадцати одного года.
     --  Знаю, милочка. Но некоторым полезно начать раньше. Мне доктор  Уотс
говорил, что таким,  как я, брюнеткам  с широким тазом следует пройти первую
псевдобеременность уже  в  семнадцать лет. Так что я не на  два года  раньше
времени, а уже с опозданием на два года.
     Открыв  дверцу  своего  шкафчика,  Фанни  указала  на  верхнюю   полку,
уставленную коробочками и флаконами.
     --  "Сироп  желтого  тела, -- стала Ленайна  читать  этикетки вслух  --
Оварин, свежесть  гарантируется; годен до 1 августа  632 г.  э  Ф.  Экстракт
молочной железы; принимать три раза  в день перед едой, разведя в  небольшом
количестве  воды.  Плацентин;  по  5  миллилитров  через   каждые  два   дня
внутривенно..." Брр! -- поежилась Ленайна. -- Ненавижу внутривенные.
     -- И я их тоже не люблю Но раз они полезны...
     Фанни была девушка чрезвычайно благоразумная.
 
        Who are you going out with to-night?" Lenina asked, returning from the 
       vibro-vac like a pearl illuminated from within, pinkly glowing.

"Nobody."

Lenina raised her eyebrows in astonishment.

"I've been feeling rather out of sorts lately," Fanny explained. "Dr. Wells advised me to have a Pregnancy Substitute."

"But, my dear, you're only nineteen. The first Pregnancy Substitute isn't compulsory till twenty-one."

"I know, dear. But some people are better if they begin earlier. Dr. Wells told me that brunettes with wide pelvises, like me, ought to have their first Pregnancy Substitute at seventeen. So I'm really two years late, not two years early." She opened the door of her locker and pointed to the row of boxes and labelled phials on the upper shelf.

"SYRUP OF CORPUS LUTEUM," Lenina read the names aloud. "OVARIN, GUARANTEED FRESH: NOT TO BE USED AFTER AUGUST 1ST, A.F. 632. MAMMARY GLAND EXTRACT: TO BE TAKEN THREE TIMES DAILY, BEFORE MEALS, WITH A LITTLE WATER. PLACENTIN: 5cc TO BE INJECTED INTRAVENALLY EVERY THIRD DAY … Ugh!" Lenina shuddered. "How I loathe intravenals, don't you?"

"Yes. But when they do one good …" Fanny was a particularly sensible girl.

 UU

весь мир ( new & brawe)
живет
на улице

LENINA

и (значит)
его зарубает,
время от времени.

пс. типа аппендикса.

Рецензия на "Майн Кампф"

Джордж Оруэлл
Рецензия на "Майн Кампф" Адольфа Гитлера
"Нью Инглиш Уикли", 21 марта 1940 года

Символичной для нынешнего бурного развития событий стала осуществленная год назад публикация издательством «Херст энд Блэкетт» полного текста «Майн кампф» в явно прогитлеровском духе. Предисловие переводчика и примечания написаны с очевидной целью приглушить яростный тон книги и представить Гитлера в наиболее благоприятном свете. Ибо в то время Гитлер еще считался порядочным человеком. Он разгромил немецкое рабочее движение, и за это имущие классы были готовы простить ему почти все. Как левые, так и правые свыклись с весьма убогой мыслью, будто национал-социализм – лишь разновидность консерватизма.

Потом вдруг выяснилось, что Гитлер вовсе и не порядочный человек. В результате «Херст энд Блэкетт» переиздало книгу в новой обложке, объяснив это тем, что доходы пойдут в пользу Красного Креста. Однако, зная содержание книги «Майн кампф», трудно поверить, что взгляды и цели Гитлера серьезно изменились. Когда сравниваешь его высказывания, сделанные год назад и пятнадцатью годами раньше, поражает косность интеллекта, статика взгляда на мир. Это – застывшая мысль маньяка, которая почти не реагирует на те или иные изменения в расстановке политических сил. Возможно, в сознании Гитлера советско-германский пакт не более чем отсрочка. По плану, изложенному в «Майн кампф», сначала должна быть разгромлена Россия, а потом уже, видимо, Англия. Теперь, как выясняется, Англия будет первой, ибо из двух стран Россия оказалась сговорчивей. Но когда с Англией будет покончено, придет черед России – так, без сомнения, представляется Гитлеру. Произойдет ли это на самом деле – уже, конечно, другой вопрос.
Предположим, что программа Гитлера будет осуществлена. Он намечает, спустя сто лет, создание нерушимого государства, где двести пятьдесят миллионов немцев будут иметь достаточно «жизненного пространства» (то есть простирающегося до Афганистана или соседних земель); это будет чудовищная, безмозглая империя, роль которой, в сущности, сведется лишь к подготовке молодых парней к войне и бесперебойной поставке свежего пушечного мяса. Как же случилось, что он сумел сделать всеобщим достоянием свой жуткий замысел? Легче всего сказать, что на каком-то этапе своей карьеры он получил финансовую поддержку крупных промышленников, видевших в нем фигуру, способную сокрушить социалистов и коммунистов. Они, однако, не поддержали бы его, если бы к тому моменту своими идеями он не заразил многих и не вызвал к жизни целое движение. Правда, ситуация в Германии с ее семью миллионами безработных была явно благоприятной для демагогов. Но Гитлер не победил бы своих многочисленных соперников, если бы не обладал магнетизмом, что чувствуется даже в грубом слоге «Майн кампф» и что явно ошеломляет, когда слышишь его речи. Я готов публично заявить, что никогда не был способен испытывать неприязнь к Гитлеру. С тех пор как он пришел к власти, – до этого я, как и почти все, заблуждался, не принимая его всерьез, – я понял, что, конечно, убил бы его, если бы получил такую возможность, но лично к нему вражды не испытываю. В нем явно есть нечто глубоко привлекательное. Это заметно и при взгляде на его фотографии, и я особенно рекомендую фотографию, открывающую издание «Херста энд Блэкетта», на которой Гитлер запечатлен в более ранние годы чернорубашечником. У него трагическое, несчастное, как у собаки, выражение лица, лицо человека, страдающего от невыносимых несправедливостей. Это, лишь более мужественное, выражение лица распятого Христа, столь часто встречающееся на картинах, и почти наверняка Гитлер таким себя и видит. Об исконной, сугубо личной причине его обиды на мир можно лишь гадать, но в любом случае обида налицо. Он мученик, жертва, Прометей, прикованный к скале, идущий на смерть герой, который бьется одной рукой в последнем неравном бою. Если бы ему надо было убить мышь, он сумел бы создать впечатление, что это дракон. Чувствуется, что, подобно Наполеону, он бросает вызов судьбе, обречен на поражение, и все же почему-то достоин победы. Притягательность такого образа, конечно, велика, об этом свидетельствует добрая половина фильмов на подобную тему.
Он также постиг лживость гедонистического отношения к жизни. Со времен последней войны почти все западные интеллектуалы и, конечно, все «прогрессивные» основывались на молчаливом признании того, что люди только об одном и мечтают – жить спокойно, безопасно и не знать боли. При таком взгляде на жизнь нет места, например, для патриотизма и военных доблестей. Социалист огорчается, застав своих детей за игрой в солдатики, но он никогда не сможет придумать, чем же заменить оловянных солдатиков; оловянные пацифисты явно не подойдут. Гитлер, лучше других постигший это своим мрачным умом, знает, что людям нужны не только комфорт, безопасность, короткий рабочий день, гигиена, контроль рождаемости и вообще здравый смысл; они также хотят, иногда по крайней мере, борьбы и самопожертвования, не говоря уже о барабанах, флагах и парадных изъявлениях преданности. Фашизм и нацизм, какими бы они ни были в экономическом плане, психологически гораздо более действенны, чем любая гедонистическая концепция жизни. То же самое, видимо, относится и к сталинскому казарменному варианту социализма. Все три великих диктатора упрочили свою власть, возложив непомерные тяготы на свои народы. В то время как социализм и даже капитализм, хотя и не так щедро, сулят людям: «У вас будет хорошая жизнь», Гитлер сказал им: «Я предлагаю вам борьбу, опасность и смерть»; и в результате вся нация бросилась к его ногам. Возможно, потом они устанут от всего этого и их настроение изменится, как случилось в конце прошлой войны. После нескольких лет бойни и голода «Наибольшее счастье для наибольшего числа людей» – подходящий лозунг, но сейчас популярнее «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца». Коль скоро мы вступили в борьбу с человеком, провозгласившим подобное, нам нельзя недооценивать эмоциональную силу такого призыва.

1940 г.

____
Перевод с английского:
© 1988 А. Шишкин

Иоанн на бумаге

пс. это моя фотография на чужой, старой бумаге ггг.

Перво-но-ябр-ский дом.

Настроение

Поминки

Dm        А                 Dm
- Ну вот и поминки за нашим столом.
                А                  Dm
- Ты знаешь, приятель, давай о другом.
     D7        Gm    С            F   А  Dm
- Давай, если хочешь. Красивый закат.
   Dm              Gm А           Dm
- Закат-то, что надо, красивый закат.

     - А как на работе?
     - Нормально пока,
     - А правда, как горы стоят облака?
     - Действительно, горы, как сказочный сон...
     - А сколько он падал?
     - Там метров шестьсот...

- А что ты глядишь там?
- Картинки гляжу.
- А что ты там шепчешь?
- Я песню твержу...
- Ту самую песню?
- Какую ж еще...
Ту самую песню, про слезы со щек.

     - Так как же нам жить?
     Проклинать ли Кавказ?
     И верить ли в счастье?
     - Ты знаешь - я пас,
     Лишь сердце прижало кинжалом к скале...
     - Так выпьем, пожалуй,
     - Пожалуй , налей...

1965, Сухуми