ЛЕТОПИСЬ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ. УКРАИНА. 2015.
Путин не может и не хочет содержать 6 миллионов украинцев в Крыму и Донбассе, ему необходимо признание Украиной независимости Крыма и Донбасса, чтобы снять санкции с РФ.
Юрий Бутусов
Павел Каныгин: Автобус украинских МЧСовцев проскакивает к центру Дебальцева в тишине. Примерно 10 утра на часах. Тишина длится с рассвета, и совсем скоро должно начаться. Автобус подъезжает к эвакопункту у горсовета, где собрались полторы сотни человек. И стоим небольшой группой мы, журналисты. Уже громыхнуло в окрестностях. Люди начинают быстро пробиваться внутрь салона.
– Не поместимся все! – орет пожилой мужчина.
– Оставайся, не мешай! – его пихает женщина с ребенком.
Снова просвистело и разорвалось. Из-за угла показался второй автобус. Люди отхлынули от первого автобуса и приготовились штурмовать этот второй.
– Господи, а если всех накроет?
– Лучше бойся того, куда нас везут…
– Так в Артемовск, говорят.
– А что там, в Артемовске-то, ты знаешь? Выпустят там кишки, и все.
– Быстро, быстро давайте!
Сообщения российского телевидения о том, что военные не выпускают из Дебальцева гражданских, – ложь. Два главных эвакуационных пункта в Дебальцеве на сегодня – горисполком и ж/д-управление. Спасатели вывозят людей на автобусах несколько раз в день.
На днях не успели – снаряд прилетел к горсовету и разорвался вблизи автобуса, пострадали несколько человек и водитель. В самом здании теперь дыра.
Уезжать надо как можно скорее. А тем, кто не поместился, – уходить в укрытие. В автобусы не помещаются человек пятнадцать, они остаются на пункте – ждать следующего. На крыльце горсовета засохшие пятна крови. Протяжно свистит и падает где-то совсем недалеко.
– Люди, что вы стоите, не слышите, что ли? Заходите внутрь! – военные на крыльце машут стоящим на улице.
– Командиры, твою мать, – отвечают военным.
– Да как хотите!
Но толпа все же быстро втягивается в здание.
Внутри тесно. Меня обступают, как очевидно заезжего. «Молодой человек, вы не поможете с бензином. Нам бы генератор завести». – «У нас на газу машина, простите». – «И что, никак не слить? Нам бы только десять литров. Генератор бы только…» – «Простите…» – «А может, лекарства какие есть?» – «Обезболивающее, и от сердца что-нибудь, от сердца!» – «От гриппа бы еще». – «Скажите, а хлеб когда сегодня раздадут?» – «Инсулин, нужен инсулин!»
– Ну что, спасут Дебалу или сдадут? – выдернула меня из окружившей с просьбами толпы женщина в норковой шубе.
– Кому сдадут?
– Кому-кому, Путину твоему! – сказала норковая шуба. – Всех нас положить хочет.
Высокий мужчина с папкой вышел из кабинета в холл и прошагал к выходу.
– Ну что там? – крикнули ему из толпы. – Когда хлеб дадут?
– Теперь только завтра дадут, – бросил он на ходу.
– Как завтра?! Сегодня жрать нечего! – прокричала в ответ какая-то женщина.
– А вода где?
– Вы издеваетесь, – сказал высокий человек.
– А хлеб? Когда уже начнут раздавать? – донеслось уже из другого конца холла.
– Александр Дмитриевич, у меня маму убило, тело вывезите! Третий день пошел!
На улице бахнуло что-то тяжелое, в горсовете задрожали стекла. Но никто не шевельнулся, все смотрели на мэра.
– Я работаю, – сказал негромко Александр Дмитриевич, высокий человек с папкой. И замолчал, оглядывая набившихся в холл людей.
По его взгляду я бы сказал, что сейчас он кинет эту папку на пол, плюнет и уйдет. Выхватит автомат у стоящего на козырьке солдата и пустит очередь в себя или в этих обезумевших.
Но мэр ничего не сделал, не сказал. Только переложил папку из одной подмышки в другую и стал вытирать платком лоб.
– Так, где хлеб!
– Что значит «где хлеб»?! Час назад вот тут его раздавали! – закричал мэр. – Где вы были?
– Ничего не раздавали!
– Как не раздавали? Люди, что же вы молчите? – мэр в ярости обратился к заполненному холлу. – Раздавали хлеб с утра или нет?!
– Раздавали, – вяло отозвались в толпе.
– А какого черта все молчите? Расскажите другим, оповестите знакомых, пусть приходят! Кончайте только о себе думать!
– А лекарства где? Инсулин где?
– Женщина, я тут один остался! А вы только просите, и просите, и просите! Никто ничего не хочет делать! Вот садитесь – вон там стол – и пишите, какие лекарства нужны, опросите людей!
– Умный такой, а сам решил свалить, – сказала женщина в норковой шубе.
– Не стыдно вам за такие слова-то – свалить? Мне и автобусы надо организовать, и хлеб, и воду, а я один!
– Парень, ты мне все-таки скажи, когда они угомонятся?
– Кто?
– Да ваши эти *** (гомосексуалисты. – К.), П. – не успокаивалась женщина в норковой шубе. – Вам шо, на России своей земли мало?
– Россия нас освободить хочет, Люда! А эти истребляют! – вмешался мужчина рядом.
– Шо ты мелешь, дурак! Кому ты нужен?
Немного стихает. Затишье для Дебальцева – это утренние часы, примерно с 7 до 11. Затишье – это не тишина. Это продолжительные интервалы между «исходящими» и «входящими» – минут 15 или даже полчаса. Украинские военные обстреливают позиции сепаратистов, укрепившихся в Углегорске, Фащовке и Никишине, к югу от Дебальцева. Сепаратисты отвечают сначала со стороны Углегорска, а затем уже отовсюду – мины залетают и на окраины, и в город. С 11 слышны «грады» и тяжелые пушки. Снаряды приземляются повсюду и безо всякой логики. Грохот летающих туда-сюда снарядов не умолкает уже ни на минуту. Город простреливается полностью.
От девятиэтажек на Емченко, 1, – они выстроены буквой «П» – до эвакопункта у горсовета нужно пройти около 300 метров. Но для многих это расстояние оказывается непреодолимым. Безо всяких условий люди обитают в трех подвалах – по каждому на корпус. И, оказываясь на поверхности, не отходят дальше 10 метров от входов. Здесь нет никакой связи, и из слухов рождаются самые кошмарные новости. Люди не могут знать, что происходит в мире, в Артемовске, «на горсовете» и в соседнем подвале. Здесь остались самые «тяжелые» – инвалиды, старики, бродяги и несколько детей. Люди собирают для питья сточную воду. Рядом со входом в подвал разведен костер. Тучная женщина с опухшим лицом мешает на костре похлебку коричневого цвета. Всего у подвала человек семь.
– Вам надо эвакуироваться в Артемовск, – начинаем объяснять мы.
– Артемовск горит, там война хуже здешней, – отвечает женщина.
– А как, браток? – вмешивается мужчина в лохмотьях и с грязным лицом. – На Изюме всех разворачивают, никого не пускают, от Изюма – мертвая зона!
– В Изюме и Артемовске мирно, – говорю.
– Да какой! – кричит мужик. – Тут у горисполкома всех расстреливают!
– Да что за ***! – срываюсь я. – Там эвакуация, людей вывозят из города.
– Ну вывозят, а потом расстреливают!
У меня снова спрашивают закурить.
– На сколько вам хватит еды?
– Да дня на два хватит, – говорит женщина. – Потом не знаю. Уже неделю на похлебке сидим.
– Потом мертвых есть начнем, – говорит мужик в лохмотьях.
Идем в соседний подвал. У входа на доске неподвижно сидят две совсем старые женщины, лет по 80. На нас лает собака. Старшая по подвалу Антонина, лет 50, проводит в подвал. Так же холодно, как и снаружи, но еще и влажно. Темнота, пахнет гнилью. И еще кое-чем – в туалет ходят здесь же, в маленький отсек два на два метра. Сдвинутые вместе кровати и диваны стоят на земляном полу. Антонина говорит, что не может выехать, потому что у нее неходячие мать и свекровь. Выясняется, что это те старушки на доске. Антонина просит помочь с транспортом. Я предлагаю доехать до эвакопункта на нашей машине, но Антонина, немного подумав, почему-то отказывается. Начинает плакать, просит – «лучше привезите лекарств». Поднимаемся наверх, навстречу нам торопится полненькая женщина, кричит, что нужен инсулин. Обещаю передать волонтерам. Антонина записывает и передает мне адрес. Если вдруг ее не будет, просить оставить лекарства Сергею, вон тому парню в пуховике. Но Сергей говорит, что завтра пойдет на эвакуацию. Антонина снова плачет: «С кем мы теперь останемся?!»
Наконец кто-то кричит, чтобы мы уходили.
– Телевидение приедет, а потом начинают по нам стрелять! Это вам специально для картинки, мы знаем!
Снова начинает греметь. Мины ложатся с грохотом где-то за горсоветом. Те, кто стоял на улице, перемещаются ко входам в подвалы. В подъезде дома на 20-летия Победы две женщины, увидев нас, говорят, что в свой подвал больше никого не пустят. Мимо проезжает старик на велосипеде – в пакете на руле две буханки хлеба. Идем назад к горсовету.
Не поместившиеся в автобусы опять ждут на улице.
Рассказывают, что алабай снова бросался на дворняг и его пристрелили военные. И я уже не могу понять, что здесь правда, а что – нет.
Убитых и раненых, гражданских и военных свозят в Артемовск. Военный госпиталь делит одно здание с клиникой для гражданских. Раненых подвозят волонтеры на собственных же машинах, переоборудованных в медички, и нацгвардейцы на джипах.
Олег Войцеховский – замкомандира медицинской роты Нацгвардии, показывает мне новый корпус – заброшенное еще недавно здание, которое добровольцы будут ремонтировать под полноценный госпиталь.
– Это все не на месяц и не на два. Два-три года будет эта война, – говорит Войцеховский, закуривая. – Если только Путин не поймет раньше, что нельзя победить Украину. Даже если уничтожит всю армию, то поднимет народ. Пусть поймет и уведет своих «отпускников» отсюда.
– А что местные?
– Не воюют местные. Не хотят местные никакой войны… Но если сдадим Дебальцево, война пойдет и в Артемовск, и дальше…
Ezra Knignik: Страшно подумать, украинцы в XXI веке почувствовали себя евреями века XX. Люди уходят пешком из Углегорска, как когда-то от войны убегали из западноукраинских и польских местечек. Только фотографии стали цветными…
Путин не может и не хочет содержать 6 миллионов украинцев в Крыму и Донбассе, ему необходимо признание Украиной независимости Крыма и Донбасса, чтобы снять санкции с РФ.
Юрий Бутусов
Павел Каныгин: Автобус украинских МЧСовцев проскакивает к центру Дебальцева в тишине. Примерно 10 утра на часах. Тишина длится с рассвета, и совсем скоро должно начаться. Автобус подъезжает к эвакопункту у горсовета, где собрались полторы сотни человек. И стоим небольшой группой мы, журналисты. Уже громыхнуло в окрестностях. Люди начинают быстро пробиваться внутрь салона.
– Не поместимся все! – орет пожилой мужчина.
– Оставайся, не мешай! – его пихает женщина с ребенком.
Снова просвистело и разорвалось. Из-за угла показался второй автобус. Люди отхлынули от первого автобуса и приготовились штурмовать этот второй.
– Господи, а если всех накроет?
– Лучше бойся того, куда нас везут…
– Так в Артемовск, говорят.
– А что там, в Артемовске-то, ты знаешь? Выпустят там кишки, и все.
– Быстро, быстро давайте!
Сообщения российского телевидения о том, что военные не выпускают из Дебальцева гражданских, – ложь. Два главных эвакуационных пункта в Дебальцеве на сегодня – горисполком и ж/д-управление. Спасатели вывозят людей на автобусах несколько раз в день.
На днях не успели – снаряд прилетел к горсовету и разорвался вблизи автобуса, пострадали несколько человек и водитель. В самом здании теперь дыра.
Уезжать надо как можно скорее. А тем, кто не поместился, – уходить в укрытие. В автобусы не помещаются человек пятнадцать, они остаются на пункте – ждать следующего. На крыльце горсовета засохшие пятна крови. Протяжно свистит и падает где-то совсем недалеко.
– Люди, что вы стоите, не слышите, что ли? Заходите внутрь! – военные на крыльце машут стоящим на улице.
– Командиры, твою мать, – отвечают военным.
– Да как хотите!
Но толпа все же быстро втягивается в здание.
Внутри тесно. Меня обступают, как очевидно заезжего. «Молодой человек, вы не поможете с бензином. Нам бы генератор завести». – «У нас на газу машина, простите». – «И что, никак не слить? Нам бы только десять литров. Генератор бы только…» – «Простите…» – «А может, лекарства какие есть?» – «Обезболивающее, и от сердца что-нибудь, от сердца!» – «От гриппа бы еще». – «Скажите, а хлеб когда сегодня раздадут?» – «Инсулин, нужен инсулин!»
– Ну что, спасут Дебалу или сдадут? – выдернула меня из окружившей с просьбами толпы женщина в норковой шубе.
– Кому сдадут?
– Кому-кому, Путину твоему! – сказала норковая шуба. – Всех нас положить хочет.
Высокий мужчина с папкой вышел из кабинета в холл и прошагал к выходу.
– Ну что там? – крикнули ему из толпы. – Когда хлеб дадут?
– Теперь только завтра дадут, – бросил он на ходу.
– Как завтра?! Сегодня жрать нечего! – прокричала в ответ какая-то женщина.
– А вода где?
– Вы издеваетесь, – сказал высокий человек.
– А хлеб? Когда уже начнут раздавать? – донеслось уже из другого конца холла.
– Александр Дмитриевич, у меня маму убило, тело вывезите! Третий день пошел!
На улице бахнуло что-то тяжелое, в горсовете задрожали стекла. Но никто не шевельнулся, все смотрели на мэра.
– Я работаю, – сказал негромко Александр Дмитриевич, высокий человек с папкой. И замолчал, оглядывая набившихся в холл людей.
По его взгляду я бы сказал, что сейчас он кинет эту папку на пол, плюнет и уйдет. Выхватит автомат у стоящего на козырьке солдата и пустит очередь в себя или в этих обезумевших.
Но мэр ничего не сделал, не сказал. Только переложил папку из одной подмышки в другую и стал вытирать платком лоб.
– Так, где хлеб!
– Что значит «где хлеб»?! Час назад вот тут его раздавали! – закричал мэр. – Где вы были?
– Ничего не раздавали!
– Как не раздавали? Люди, что же вы молчите? – мэр в ярости обратился к заполненному холлу. – Раздавали хлеб с утра или нет?!
– Раздавали, – вяло отозвались в толпе.
– А какого черта все молчите? Расскажите другим, оповестите знакомых, пусть приходят! Кончайте только о себе думать!
– А лекарства где? Инсулин где?
– Женщина, я тут один остался! А вы только просите, и просите, и просите! Никто ничего не хочет делать! Вот садитесь – вон там стол – и пишите, какие лекарства нужны, опросите людей!
– Умный такой, а сам решил свалить, – сказала женщина в норковой шубе.
– Не стыдно вам за такие слова-то – свалить? Мне и автобусы надо организовать, и хлеб, и воду, а я один!
– Парень, ты мне все-таки скажи, когда они угомонятся?
– Кто?
– Да ваши эти *** (гомосексуалисты. – К.), П. – не успокаивалась женщина в норковой шубе. – Вам шо, на России своей земли мало?
– Россия нас освободить хочет, Люда! А эти истребляют! – вмешался мужчина рядом.
– Шо ты мелешь, дурак! Кому ты нужен?
Немного стихает. Затишье для Дебальцева – это утренние часы, примерно с 7 до 11. Затишье – это не тишина. Это продолжительные интервалы между «исходящими» и «входящими» – минут 15 или даже полчаса. Украинские военные обстреливают позиции сепаратистов, укрепившихся в Углегорске, Фащовке и Никишине, к югу от Дебальцева. Сепаратисты отвечают сначала со стороны Углегорска, а затем уже отовсюду – мины залетают и на окраины, и в город. С 11 слышны «грады» и тяжелые пушки. Снаряды приземляются повсюду и безо всякой логики. Грохот летающих туда-сюда снарядов не умолкает уже ни на минуту. Город простреливается полностью.
От девятиэтажек на Емченко, 1, – они выстроены буквой «П» – до эвакопункта у горсовета нужно пройти около 300 метров. Но для многих это расстояние оказывается непреодолимым. Безо всяких условий люди обитают в трех подвалах – по каждому на корпус. И, оказываясь на поверхности, не отходят дальше 10 метров от входов. Здесь нет никакой связи, и из слухов рождаются самые кошмарные новости. Люди не могут знать, что происходит в мире, в Артемовске, «на горсовете» и в соседнем подвале. Здесь остались самые «тяжелые» – инвалиды, старики, бродяги и несколько детей. Люди собирают для питья сточную воду. Рядом со входом в подвал разведен костер. Тучная женщина с опухшим лицом мешает на костре похлебку коричневого цвета. Всего у подвала человек семь.
– Вам надо эвакуироваться в Артемовск, – начинаем объяснять мы.
– Артемовск горит, там война хуже здешней, – отвечает женщина.
– А как, браток? – вмешивается мужчина в лохмотьях и с грязным лицом. – На Изюме всех разворачивают, никого не пускают, от Изюма – мертвая зона!
– В Изюме и Артемовске мирно, – говорю.
– Да какой! – кричит мужик. – Тут у горисполкома всех расстреливают!
– Да что за ***! – срываюсь я. – Там эвакуация, людей вывозят из города.
– Ну вывозят, а потом расстреливают!
У меня снова спрашивают закурить.
– На сколько вам хватит еды?
– Да дня на два хватит, – говорит женщина. – Потом не знаю. Уже неделю на похлебке сидим.
– Потом мертвых есть начнем, – говорит мужик в лохмотьях.
Идем в соседний подвал. У входа на доске неподвижно сидят две совсем старые женщины, лет по 80. На нас лает собака. Старшая по подвалу Антонина, лет 50, проводит в подвал. Так же холодно, как и снаружи, но еще и влажно. Темнота, пахнет гнилью. И еще кое-чем – в туалет ходят здесь же, в маленький отсек два на два метра. Сдвинутые вместе кровати и диваны стоят на земляном полу. Антонина говорит, что не может выехать, потому что у нее неходячие мать и свекровь. Выясняется, что это те старушки на доске. Антонина просит помочь с транспортом. Я предлагаю доехать до эвакопункта на нашей машине, но Антонина, немного подумав, почему-то отказывается. Начинает плакать, просит – «лучше привезите лекарств». Поднимаемся наверх, навстречу нам торопится полненькая женщина, кричит, что нужен инсулин. Обещаю передать волонтерам. Антонина записывает и передает мне адрес. Если вдруг ее не будет, просить оставить лекарства Сергею, вон тому парню в пуховике. Но Сергей говорит, что завтра пойдет на эвакуацию. Антонина снова плачет: «С кем мы теперь останемся?!»
Наконец кто-то кричит, чтобы мы уходили.
– Телевидение приедет, а потом начинают по нам стрелять! Это вам специально для картинки, мы знаем!
Снова начинает греметь. Мины ложатся с грохотом где-то за горсоветом. Те, кто стоял на улице, перемещаются ко входам в подвалы. В подъезде дома на 20-летия Победы две женщины, увидев нас, говорят, что в свой подвал больше никого не пустят. Мимо проезжает старик на велосипеде – в пакете на руле две буханки хлеба. Идем назад к горсовету.
Не поместившиеся в автобусы опять ждут на улице.
Рассказывают, что алабай снова бросался на дворняг и его пристрелили военные. И я уже не могу понять, что здесь правда, а что – нет.
Убитых и раненых, гражданских и военных свозят в Артемовск. Военный госпиталь делит одно здание с клиникой для гражданских. Раненых подвозят волонтеры на собственных же машинах, переоборудованных в медички, и нацгвардейцы на джипах.
Олег Войцеховский – замкомандира медицинской роты Нацгвардии, показывает мне новый корпус – заброшенное еще недавно здание, которое добровольцы будут ремонтировать под полноценный госпиталь.
– Это все не на месяц и не на два. Два-три года будет эта война, – говорит Войцеховский, закуривая. – Если только Путин не поймет раньше, что нельзя победить Украину. Даже если уничтожит всю армию, то поднимет народ. Пусть поймет и уведет своих «отпускников» отсюда.
– А что местные?
– Не воюют местные. Не хотят местные никакой войны… Но если сдадим Дебальцево, война пойдет и в Артемовск, и дальше…
Ezra Knignik: Страшно подумать, украинцы в XXI веке почувствовали себя евреями века XX. Люди уходят пешком из Углегорска, как когда-то от войны убегали из западноукраинских и польских местечек. Только фотографии стали цветными…
==============================================
а что пишут свободные властители офисных умов? ... пишут из зазеркалья, из какой-то
нравственной черной дыры, из желтого дома, их дома...
============================= поэма =================================
Веселый солдат 2.02.2015.
Сегодня день рождения Моторолы. Моторола - это замечательное явление русской культуры. Пушкин был бы очень рад, если бы узнал про Моторолу. Пушкин таких любил. А Достоевский вообще был бы счастлив, если бы узнал про Моторолу. Достоевский знал толк в ополченцах. Но есть и "обратная связь". Потому что именно там, куда зайдет Моторола, - там и будет русская культура на много-много лет вперед. Там и будут дети в школах Пушкина и Достоевского читать. Русская культура растет и цветет там, где стоит наш солдат. Она жива, потому что он побеждает. Тем более, если он такой лихой и веселый.
---------------------------------------------------------------------------------------------------
пишет лицо русской жизни и культуры, митя о. романтик.
=================
а журналист то, Канырин пишет для Новой газеты... народ, что не читает? не понимает?
и почему ее еще не запретили... ведь пишет, вроде так как оно есть. Украинцы против таких
журналистов.. боятся, что сболтнет лишнего, и люди погибнут, так .. случайно, без злого умысла. Вот еще, про Мариуполь. Что ... разве это недоступно? или это не правда?
или у вас, милые северные соседи... "что-то с душой" как на солярисе, в вашем дурдоме "цветущей русской культуры с вялостоящим русским солдатом"...
как же жить после этого? ... ну ... только пить. Водка дешевле стала.
Макаревич спел-сказал.. но получилось у него
не очень ... по-пьяному как-то, да и тема...
-------------------------------------------------------
что-то взорвалось в донецке в 21.45. ... реакция разная. вот такая, например:
Беда этой войны не в том, что она разрушила мой дом, лишила меня каких-то надежд, заставила забыть о будущем и начать борьбу за настоящее, а в том, что разучила меня сочувствовать всем подряд. Я превратился во врача, который, прежде чем оказать первую помощь, спрашивает у человека о его политических симпатиях. И не дай Бог ему ответить мне «ополченцы, наши мальчики», он остаётся умирать искалеченный на обочине дороги.
а что пишут свободные властители офисных умов? ... пишут из зазеркалья, из какой-то
нравственной черной дыры, из желтого дома, их дома...
============================= поэма =================================
Веселый солдат 2.02.2015.
Сегодня день рождения Моторолы. Моторола - это замечательное явление русской культуры. Пушкин был бы очень рад, если бы узнал про Моторолу. Пушкин таких любил. А Достоевский вообще был бы счастлив, если бы узнал про Моторолу. Достоевский знал толк в ополченцах. Но есть и "обратная связь". Потому что именно там, куда зайдет Моторола, - там и будет русская культура на много-много лет вперед. Там и будут дети в школах Пушкина и Достоевского читать. Русская культура растет и цветет там, где стоит наш солдат. Она жива, потому что он побеждает. Тем более, если он такой лихой и веселый.
---------------------------------------------------------------------------------------------------
пишет лицо русской жизни и культуры, митя о. романтик.
=================
а журналист то, Канырин пишет для Новой газеты... народ, что не читает? не понимает?
и почему ее еще не запретили... ведь пишет, вроде так как оно есть. Украинцы против таких
журналистов.. боятся, что сболтнет лишнего, и люди погибнут, так .. случайно, без злого умысла. Вот еще, про Мариуполь. Что ... разве это недоступно? или это не правда?
или у вас, милые северные соседи... "что-то с душой" как на солярисе, в вашем дурдоме "цветущей русской культуры с вялостоящим русским солдатом"...
как же жить после этого? ... ну ... только пить. Водка дешевле стала.
Макаревич спел-сказал.. но получилось у него
не очень ... по-пьяному как-то, да и тема...
-------------------------------------------------------
что-то взорвалось в донецке в 21.45. ... реакция разная. вот такая, например:
Беда этой войны не в том, что она разрушила мой дом, лишила меня каких-то надежд, заставила забыть о будущем и начать борьбу за настоящее, а в том, что разучила меня сочувствовать всем подряд. Я превратился во врача, который, прежде чем оказать первую помощь, спрашивает у человека о его политических симпатиях. И не дай Бог ему ответить мне «ополченцы, наши мальчики», он остаётся умирать искалеченный на обочине дороги.
