Pascal

Начало его жизни наводило только на мысли о блеске, а никак не о нищете царя
природы. Блез и его младшая сестра Жаклина — чудо-дети. Когда семейство перебира-
ется в Париж, у Жаклины обнаруживается поэтическое и актерское дарование. Она
пишет стихи по случаю того долгожданного события, что супруга Людовика X I I I , Анна
Австрийская, наконец-то ждет ребенка,— и удостаивается чести быть представленной
королеве; она играет в домашнем спектакле у Ришелье, и всесильный кардинал,
большой знаток и любитель театра, так очарован девочкой, что ради нее прощает ее
отцу серьезный проступок, грозивший Бастилией,— участие в публичных протестах
парижских буржуа против грабительских постановлений власти. Кардинал даже назна-
чает Этьена Паскаля на весьма важную должность — интенданта (то есть полномоч-
ного представителя короля) в Нормандии, в Руане. Жаклина и в столице, и в провинции
вращается среди светских дам, их любезных кавалеров, поэтов, актеров, впитывает
воздух галантных, изысканных до вычурности, изящных до жеманства салонов. А у Бле-
за общество совсем иное. С тринадцати лет он вместе с отцом посещает собрания
научного кружка, проходившие у монаха-францисканца Марена Мерсенна. Отец
Мерсенн поддерживал постоянные письменные сношения со всеми научными светилами
тогдашней Европы (а это такие имена, как Галилей, Гюйгенс, Торричелли, Декарт),
а в Париже у него сходились и все находившиеся на тот день во французской столице
профессиональные физики и математики, и такие просвещенные дилетанты, как Этьен
Паскаль. Тут, конечно, дух царит совсем другой. Ученые мужи по большей части
слишком погружены в предмет своих напряженных размышлений, чтобы обращать
внимание на такие вещи, как красивый наряд, приятные манеры и умение вести себя
с себе подобными. Но страсти кипят и здесь. Борьба самолюбий за первенство
в решении какой-нибудь математической задачи или в разгадке физического явления не
менее жестока, чем кончающееся дуэлью соперничество за благосклонность прелестной
дамы или выливающийся в публичный скандал спор за успех у зрителей. И когда в
1640 году шестнадцатилетний Паскаль впервые публикует свой труд, «Опыт о коничес-
ких сечениях», старшие коллеги восхищаются своим юным собратом громко, но не
единодушно. Находится человек, полагающий, что в труде этом нет ничего ни выда-
ющегося, ни даже оригинального. Этого человека зовут Рене Декарт.

Ю. Гинсбург

о переводчике:   

Юля говорила про себя в шутку: ну давайте, я буду вам нравственным безменом. В этой шутке была очень большая правда. Юля в самом деле умела разобрать «по разуму» любую коллизию от самой мелкой, бытовой, до самой серьезной, мировоззренческой, и после разговора с ней становилось совершенно понятно: достойно поступить так, а не эдак. Она не навязывала свою точку зрения, но никогда ею не поступалась ради каких-то преходящих сиюминутных обстоятельств. Взвешивая на этом самом мысленном безмене проблемы своих друзей, она старалась быть максимально снисходительной; друзьям она давала поблажки; себе – никогда. Через нездоровье, через чудовищно высокое давление – вставала и делала то, что считала своим долгом в данный момент.

А ее умение радоваться удачам друзей, как своим собственным! А ее умение забывать обиду в том случае, если обидчик нуждается в помощи! Когда-то давно молоденькой девочкой она пришла работать в издательство – и вызвала страшную ревность у редакторши, которая была старше и не могла смириться с тем, что девчонка стоит выше ее по служебной лестнице. Редакторши уже давно нет на свете; когда она, одинокая и всеми заброшенная, умирала от рака, кто ездил к ней больницу? Конечно, Юля…

Поразительно было ее обаяние, можно сказать – обаяние широкого действия. Действовало оно на людей самых разных профессий, самого разного жизненного опыта: на генералов и шоферов, на медсестер и сантехников. Не только на людей, но даже на животных. Она рассказывала, что на каком-то митинге 90-х годов, когда вокруг склубилась не слишком доброжелательная толпа, две совершенно посторонние собаки подошли к ней, легли у ног и послужили весьма внушительной охраной.

Собаки, наверное, просто почуяли хорошего человека. А людей, я думаю, трогало то, что она умела говорить и о бытовом, и о высоком серьезно, но не заумно, без опрощения, но и без высокомерия. Она верила в силу просвещения и сама была просветителем в самом высоком смысле этого слова. Она считала, что с людьми нужно разговаривать – и тогда окажется, что они гораздо тоньше и умнее, чем может показаться на первый взгляд. 

==========================================================================

==========================================================================

Blaise Pascal
Мысли. (1669)

Мысль. - Все достоинство человека - в его способности мыслить. Ну, а сами эти мысли, - что. о них можно сказать? До чего же они глупы!

Итак, мысль по своей природе замечательна и несравненна, и только самые диковинные недостатки способны превратить ее в нелепость. Так вот, их полным-полно, и притом донельзя смехотворных. Как она возвышенна по своей природе и как низменна из-за этих недостатков!

Человек - всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он - тростник мыслящий. Чтобы его уничтожить, вовсе не нужно, чтобы на него ополчилась вся Вселенная: довольно дуновения ветра, капли воды. Но пусть бы даже его уничтожила Вселенная, - человек все равно возвышеннее своей погубительницы, ибо сознает, что расстается с жизнью и что он слабее Вселенной, а она ничего не сознает.

Итак, все наше достоинство - в способности мыслить. Только мысль возносит нас, отнюдь не пространство и время, в которых мы - ничто. Постараемся же мыслить благопристойно, в этом - основа нравственности.

Мыслящий тростник.- Наше достоинство - не в овладении пространством, а в умении здраво мыслить. Я ничего не приобретаю, сколько бы ни приобретал земель: с помощью пространства Вселенная охватывает и поглощает меня как некую точку; с помощью мысли я охватываю всю Вселенную.

Нам следует повиноваться разуму беспрекословнее, чем любому владыке, ибо кто перечит владыке, тот несчастен, а кто перечит разуму, тот дурак.

Чихает ли человек, справляет ли надобность - на это уходят все силы его души; тем не менее подобные действия, будучи непроизвольными, нисколько не умаляют величия человека. И хотя он делает это самолично, но делает не по своей воле, не ради помянутых действий, а совсем по другой причине; следовательно, никто не вправе обвинить его в слабости и в подчинении чему-то недостойному.

Человеку не зазорно отдаться во власть горя, но зазорно отдаться во власть наслаждения. И совсем не в том дело, что горе приходит к нам незваным, а наслаждения мы ищем, - нет, горе можно искать и по собственной воле отдаваться ему во власть и при этом ничуть себя не унижать. Но почему все-таки, предаваясь горю, разум окружает себя ореолом величия, а предаваясь наслаждению, покрывает позором? Да потому, что горе вовсе не пытается нас соблазнить, не вводит в искушение, это мы сами по собственной воле склоняемся перед ним, признаем его власть и, значит, остаемся хозяевами положения, мы покорны себе, и только себе, меж тем как, наслаждаясь, становимся рабами наслаждения. Умение распоряжаться, владеть собой всегда возвеличивает человека, рабство всегда покрывает его позором.

 =======================================================================