5 февр. 2010 г.

О пользе медленного чтения.

Страницу в день рекомендавал Житков, Борис (не хер-сонский, а новгородско-одесско-питерский, путешественник и детский писатель). Узнал, просто интересно стало, что
"Что я видел" написал в последний год жизни. Рак легких. Как у Стефана Банаха и Андрея Тарковского. Как у Рахманинова Сергея. Заплатили за радость курения. Ну, нужно уважать Их выбор.

Цитата стр. 204. Александр Гротендик.
Цитата своими словами:

Труд поневоле -- сущая бессмыслица. Так можно только создать видимость работы.

Замечательно! Создание Видимости -- это все наше, наше все, подкрепленное глубоким, эшелонированным цитированием.


Идея растрачивать силы на подобные трагикомические представления, вряд ли можно назвать очень соблазнительной.
Впрочем, тут такое дело, дело вкусовое. Если человек пошл в одном, он пошл и в другом.
примерно понятно.

И далее, замечательное:

Ведь на свете столько замечательных вещей, которыми можно заняться...
Например, можено просто заснуть (если время подходящее) и видеть сны...

Время подходящее, верно, товарищ Шурик, заметил.
Над Европой нависает Ночь.
Включили фонари, вроде как утро, для дураков, чтобы не боялись, страх
опасен и разрушителен.
Но ведь Ночь. Луна видна. Но кто же из современных дурней на небо то смотрит?
Как там у Апдайка, Джона:
Мало кто из живых смертных (ггг) оборачивает лицо к небу и совсем уж немногие учатся у звезд.

копипастно, еще раз:

хотя в последнее время мало кто из живых смертных благоговейно обращает
глаза к Небу и уж совсем немногие учатся у звезд.

многие учатся у звезд, звездизму, например, многие. но не у тех звезд,
у видимости одной и пошлости. поэтому и ночь. закат кончился.
спите спокойно и пусть сон вашего разума не родит чудовищ,
не разбудит спящих монстров, как 80 лет тому назад.

пс. 27 января 2009 года на 77-м году жизни Джон Апдайк скончался в своем поместье в штате Массачусетс. Причиной смерти стал рак лёгких.

3 февр. 2010 г.

Их нравы.

Хорошо идет под музочку и селедочку такое вот, надо же, это было, было:

Осенью мы вернулись в Москву. Надо было искать квартиру. Мы поселились в небольшой квартире на Воздвиженке. Этой зимой Сергей Васильевич сочинил свои Вариации на Прелюдию Шопена. А весной в мае у нас родилась дочь Ирина.

Сергей Васильевич трогательно любил вообще детей. Гуляя, он не мог пройти мимо ребёнка в коляске, не взглянув на него, и, если это было возможно, не погладив его по ручке. Когда родилась Ирина, восторгу его не было конца. Но он так боялся за неё, ему всё казалось, что ей надо как-нибудь помочь; он беспокоился, беспомощно ходил вокруг её колыбели и не знал, за что взяться. То же было и после рождения нашей второй дочери Тани, четыре года спустя. Эта трогательная забота о детях, нежность к ним продолжалась до самой его смерти. Он был замечательным отцом. Наши дети обожали его, но всё-таки немного и побаивались, вернее, боялись как-нибудь обидеть и огорчить его. Любовь детей к Сергею Васильевичу это то, чем я могу похвастаться. Для них он был первым в доме. Всё шло в доме — как скажет папа и как он к тому или другому отнесётся. Когда девочки выросли, Сергей Васильевич, выезжая с ними, любовался ими, гордился тем, как они хорошо выглядели. То же отношение у него позже было к внучке и внуку.

С осени 1904 года по март 1906 года Сергей Васильевич был поглощён работой в Большом театре. О ней я скажу потом, когда остановлюсь на его артистической деятельности, а теперь перейду к нашему пребыванию в Италии.

Когда в конце марта 1906 года Сергей Васильевич освободился от работы в Большом театре и от других взятых на себя обязательств, мы поехали во Флоренцию, а в середине мая сняли дачу в Марина-ди-Пиза. Мы были очень счастливы пожить тихо и спокойно около моря.

....

В июле мы вернулись из Италии прямо в Ивановку. Хорошо отдохнув от всех принятых на себя обязательств, Сергей Васильевич отказывался от новых предложений, которые шли к нему со всех сторон. Были даже приглашения в Америку. Но Сергея Васильевича, по-видимому, неудержимо тянуло к творческой работе и о концертах он не хотел даже думать. Его пугала и жизнь в Москве; суета, постоянные телефонные разговоры, сильно увеличивающееся число друзей и знакомых — всё это не давало ему необходимого для этой работы покоя. Он искал уединения и поэтому решил уехать за границу. Его привлекал в эти годы порядок, который царил в Германии, и он решил поселиться в Дрездене, в котором мы и провели три зимних сезона, возвращаясь каждое лето в Ивановку.

Выбор Сергея Васильевича оказался удачным. Живя три зимы в Дрездене, он написал там свою Вторую симфонию, симфоническую поэму для оркестра «Остров мёртвых» на сюжет картины Бёклина, Сонату для фортепиано и один акт оперы «Монна Ванна». Дрезден оказался симпатичным и музыкальным городом. Мы жили в прекрасной двухэтажной вилле с большим садом недалеко от центра города.

-----------
Вот под Вторую и идет хорошо, радостно, этот чистый,
женский текст.

2 февр. 2010 г.

Сергей Владимирович Петров (1911-1988)


Я стал теперь такая скука,
такой житейский профсоюз,
что без повестки и без стука
я сам в себя зайти боюсь:
а ну как встретят дружной бранью,
за то, что сдал, за то, что стих,
за то, что опоздал к собранью,
к собранью истин прописных?

1966

11-66-88

============================================

Когда умру, оплачь меня
слезами ржи и ячменя.

Прикрой меня словами лжи
и спать под землю уложи.

Я не хочу, чтоб пепел мой
метался в урне гробовой,

стучал, закрытый на замок,
в кулак слежавшийся комок.

Когда умру, упрячь меня
под песни ржи и ячменя,

чтоб вяз свой воз зеленый вез,
чтоб, наливаясь, рос овес,

отборным плачучи зерном
по ветре буйном, озорном.

Земли на грудь щепотку брось
мне как-нибудь и на авось.

Авось тогда остаток мой,
согретый черноземной тьмой,

взбежит свободно и легко
по жилам, точно молоко.

И ты придешь, опять хорош,
смотреть, как в дрожь бросает рожь,

когда желтеющим лицом
тебе навстречу, агроном,

сквозь даль лесную я блесну,
напомнив молча про весну,

когда, волнуясь и шумя,
взмолюсь: Помилуй, Боже, мя!

1940
========================================
ну и без даты и без упрека:

Хожу я ужинать в столовую,
куда валят под вечер лавою:
откупорив белоголовую,
я в рюмке, точно в море, плаваю.

Сиди да знай себе поикивай,
соседу всякому поддакивай,
что ходим-де под дамой пиковой,
что фарт у нас-де одинаковый.

А выйду – почему-то улица
во всю длину свою бахвалится:
пускай за домом дом сутулится,
да только нет, шалишь, не свалится!

Как насекомые, пиликая,
и тикая, и даже звякая,
таится тишина великая,
а в тишине – и нечисть всякая.

И сколько хожено и гажено,
и сколько ряжено и сужено,
и есть ли где такая скважина,
куда забиться прямо с ужина?

РМР

Большие города — неправда волчья,
обман детей, зверей, ночей и дней.
И громогласно лгут они, и молча —
всем скопищем угодливых вещей.

Но из того, что вкруг Тебя творится,
Творящийся, в них нету ничего.
Зайдет Твой ветер в улицы к столице,
и улицы тотчас начнут кружиться.
Звенит и вертится их вереница,
как бы от ветра своего.

И ходят в парки, чтобы позабыться.

1903.

Угадал с названием сборника. или знал?
Часослов.

Смотрим.. чей перевод. Хороший перевод, так показалось, если взглянуть пробежать глазами следующие стихотворения Часослова.

Сергей Владимирович Петров родился в 1911 году в Казани, в 30-50-е годы отбывал «срока» (добрых двадцать лет), позже поселился в Новгороде и жил, в основном, в Ленинграде,