Правда, сегодня само понятие личности весьма расходится с
тем, что под этим подразумевали биографы
и истерики прежних
времен.
Для них,
и особенно для авторов тех эпох,
когда
преобладал интерес к биографиям,
существенным казалось
отклонение личности от нормы,
аномалии, неповторимость, нередко
прямо-таки патологическое,
в то время как мы сегодня выдающейся
почитаем личность лишь тогда, когда встречаем человека,
который,
не впав в оригинальничание и избегнув всяких причуд,
сумел возможно более совершенно найти себя в общности,
возможно
совершеннее служить сверхличному.
Взглянув на это пристальней,
мы увидим, что уже древность знала подобный идеал:
возьмем хотя
бы образ "Мудреца" или "Совершенного" в древнем Китае
или же
идеал Сократова учения о добродетелях -- ведь это почти
неотличимо от нашего сегодняшнего идеала;
да и не одна великая
духовная организация, как-то Римская церковь во времена своего
расцвета,
утверждала те же принципы, и не один великий образ ее
истории,
как-то святой Фома Аквинский,
предстает перед нами,
подобно скульптурам греческой архаики, скорее как идеальный
представитель некоего типа, нежели как индивидуальность.
жизни,
начало которой, было положено в двадцатом столетии и
наследниками которой мы являемся,
этот неискаженный древний
идеал был почти полностью утрачен.
Мы диву даемся, обнаружив в
какой-нибудь биографии того времени обстоятельный рассказ о
братьях и сестрах героя, о том, какие душевные рубцы оставило в
нем прощание с детством, переходный возраст, борьба за
признание, тоска по любви.
Нас, ныне живущих, интересует не
патология или семейные связи, не бессознательная жизнь,
пищеварение или сон героя; даже его духовная предыстория, его
становление под воздействием любимых занятий и любимых книг
представляются нам не столь уж важными.
Для нас лишь тот --
герой, лишь тот представляет интерес,
кто благодаря своим
задаткам и своему воспитанию оказался способным почти без
остатка подчинить свою индивидуальность иерархической функции,
не утратив при этом силы, свежести, удивительной энергии,
составляющих суть и смысл всякой личности.
Если же личность
приходит в конфликт с иерархией, мы рассматриваем именно эти
конфликты как некий пробный камень, на котором проверяются
достоинства личности. Сколь мало мы склонны одобрять мятежника,
порвавшего под влиянием страстей и прихотей с порядком, столь
же глубоко мы чтим память о жертвах, о подлинно трагическом.
