= Стихотворение "Я убит подо Ржевом..." написано после войны, в конце
1945-го и в самом начале 1946 года. В основе его была уже неблизкая
память поездки под Ржев осенью 1942 года на участок фронта, где
сражалась дивизия полковника Кириллова Иосифа Константиновича.
Добирались мы туда с корреспондентом "Известий" К. Тараданкиным, покинув машину в армейском "хозяйстве", сперва верхом по болотному бездорожью, потом пешком, где уже иначе было нельзя. Пришлось и полежать под артналетом вне какого-либо укрытия.
Впечатления этой поездки были за всю войну из самых удручающих и горьких до физической боли в сердце. Бои шли тяжелые, потери были очень большие, боеприпасов было в обрез – их подвозили вьючными лошадьми.
Вернувшись в редакцию своей фронтовой "Красноармейской правды", которая располагалась тогда в Москве, в помещении редакции "Гудка", я ничего не смог дать для газетной страницы, заполнив лишь несколько страничек дневника невеселыми записями.
Еще мне навсегда запомнился один случай мгновенно возникшей и погасшей перебранки в московском трамвае. Я помнил о нем, даже забыв о том, что он у меня записан в тетрадке, и только теперь, спустя столько лет, перелистывая ее, напал на эту запись.
"На передней площадке трамвая – теснота.
– Граждане, зайдите в вагон, нельзя здесь всем.
Какой-то лейтенант, прижатый к боковой решетке, парень с измученным, нервным загорелым лицом, поворачивает голову к одному "штатскому", который едва виден, по грудь.
– Ну, вот вы, например, почему вы на передней? Кто вы такой?
– Я? – и как привычное звание: – Инвалид Великой Отечественной войны.
– Инвалид? И я тоже ранен. Но мы сражаемся, а ты тут на передней площадке...
– Ах ты, дурак, дурак.
– Я дурак? – вскрикнул нервный лейтенант и сделал страшное движение – не то за пистолет ухватиться, не то освободить руку для удара. Вмешиваюсь:
– Товарищ лейтенант, спокойнее...
– Товарищ подполковник... – В голосе такая боль и решимость, из глаз готовы брызнуть слезы, их только нет, – весь он такой выкрученный, перемятый, как его потемневшая от многих потов гимнастерка.
– Вы в форме, с вас больше спрашивается.
– Ах!.. – Он застонал, отвернулся к бульвару и с невыразимой, какой-то детской горечью и злостью сказал куда-то:
– Никогда, никогда я не приеду в эту Москву...
Когда я стал сходить, он протиснулся ко мне:
– Товарищ подполковник, я из-подо Ржева. Я приехал на сутки хоронить жену. Я завтра должен быть в 12.00 в батальоне. Извините меня...
Я его должен извинить: хоть бы он меня простил как-нибудь..."
Однако не могу сказать, что стихи "Я убит подо Ржевом..." целиком обязаны своим появлением на свет впечатлениям этой поездки или случаю на передней площадке трамвая. Я был бы рад знать, что этот лейтенант из-под Ржева ныне здравствует, потому что его слова о том, что он "никогда, никогда не приедет в эту Москву" врезались мне в память совсем в другом смысле.=
Еду в Киев.
С пониманием гнева Ризниченко.
посмотреть на столицу примордорья, терпящую барыг,
пока терпящую, пока еще примордорья...
=========
пока примордорье, да... все что делается в Украине напоминает
кинофильм
Спрут.
Но в мягком варианте.
То, что произошло в Мордоре - это хуже, нежели спрут, это
смерть, точно выразилась певица Максакова - мол у вас бардак и жизнь,
а там просто смерть, безнадежная и тяжелая
как бабло, территория победившей смерти,
как это .. да просто - это мордор.
но это и опасно, конечно.. зомби способны к новым безумиям.
Добирались мы туда с корреспондентом "Известий" К. Тараданкиным, покинув машину в армейском "хозяйстве", сперва верхом по болотному бездорожью, потом пешком, где уже иначе было нельзя. Пришлось и полежать под артналетом вне какого-либо укрытия.
Впечатления этой поездки были за всю войну из самых удручающих и горьких до физической боли в сердце. Бои шли тяжелые, потери были очень большие, боеприпасов было в обрез – их подвозили вьючными лошадьми.
Вернувшись в редакцию своей фронтовой "Красноармейской правды", которая располагалась тогда в Москве, в помещении редакции "Гудка", я ничего не смог дать для газетной страницы, заполнив лишь несколько страничек дневника невеселыми записями.
Еще мне навсегда запомнился один случай мгновенно возникшей и погасшей перебранки в московском трамвае. Я помнил о нем, даже забыв о том, что он у меня записан в тетрадке, и только теперь, спустя столько лет, перелистывая ее, напал на эту запись.
"На передней площадке трамвая – теснота.
– Граждане, зайдите в вагон, нельзя здесь всем.
Какой-то лейтенант, прижатый к боковой решетке, парень с измученным, нервным загорелым лицом, поворачивает голову к одному "штатскому", который едва виден, по грудь.
– Ну, вот вы, например, почему вы на передней? Кто вы такой?
– Я? – и как привычное звание: – Инвалид Великой Отечественной войны.
– Инвалид? И я тоже ранен. Но мы сражаемся, а ты тут на передней площадке...
– Ах ты, дурак, дурак.
– Я дурак? – вскрикнул нервный лейтенант и сделал страшное движение – не то за пистолет ухватиться, не то освободить руку для удара. Вмешиваюсь:
– Товарищ лейтенант, спокойнее...
– Товарищ подполковник... – В голосе такая боль и решимость, из глаз готовы брызнуть слезы, их только нет, – весь он такой выкрученный, перемятый, как его потемневшая от многих потов гимнастерка.
– Вы в форме, с вас больше спрашивается.
– Ах!.. – Он застонал, отвернулся к бульвару и с невыразимой, какой-то детской горечью и злостью сказал куда-то:
– Никогда, никогда я не приеду в эту Москву...
Когда я стал сходить, он протиснулся ко мне:
– Товарищ подполковник, я из-подо Ржева. Я приехал на сутки хоронить жену. Я завтра должен быть в 12.00 в батальоне. Извините меня...
Я его должен извинить: хоть бы он меня простил как-нибудь..."
Однако не могу сказать, что стихи "Я убит подо Ржевом..." целиком обязаны своим появлением на свет впечатлениям этой поездки или случаю на передней площадке трамвая. Я был бы рад знать, что этот лейтенант из-под Ржева ныне здравствует, потому что его слова о том, что он "никогда, никогда не приедет в эту Москву" врезались мне в память совсем в другом смысле.=
Еду в Киев.
С пониманием гнева Ризниченко.
посмотреть на столицу примордорья, терпящую барыг,
пока терпящую, пока еще примордорья...
=========
пока примордорье, да... все что делается в Украине напоминает
кинофильм
Спрут.
Но в мягком варианте.
То, что произошло в Мордоре - это хуже, нежели спрут, это
смерть, точно выразилась певица Максакова - мол у вас бардак и жизнь,
а там просто смерть, безнадежная и тяжелая
как бабло, территория победившей смерти,
как это .. да просто - это мордор.
но это и опасно, конечно.. зомби способны к новым безумиям.
