КОРАБЛЬ ДУРАКОВ
Средь моря наше призрачное судно
в тумане заблудилось. С этих пор
Мы поняли, что разум – сущий вздор,
что вспоминать о прошлом безрассудно.
Да что там смерть – игра пошла почище:
мы бесконечный завели картёж,
ещё у нас имелся табачище
убийственный, затянешься – уснёшь.
И женщина, которая хотела,
чтоб очередью и по доброй воле
мы шли на зов её нагого тела –
как соблюдали вахту мы дотоле.
Картографической татуировкой
Весь торс её сверкал и напрягался, –
она сердилась, если мы неловко
не совершали выгодного галса.
Две глобуса разъятых половинки
её грудей являла нагота;
поверх сосков, студёных, словно льдинки,
всегда была в снегу её фата.
Но, повторяя путь по многу раз,
её пресытить мы бессильны были,–
и в ярости она честила нас:
“Нет, не во мне вам место, а в могиле!”
Мы ухмылялись. “Вправду, Мессалина.
В могилку хочет гвардия твоя,
но нас не примут ни песок, ни глина –
придется быть добычей воронья!”
И был таков её ответ на шутки:
“Уж я-то знаю – есть мужик могутный,
как раз погостный сторож; так что – дудки!
Ловите ветер, сволочи, попутный!”
Идея очень полюбилась нам:
судьба способна, значит, на уступки!
Посудина помчалась по волнам,
утихли свары, и погасли трубки.
Так плыли мы, едва ли не века,
решительно не ведая – куда;
но стала жёлтой за бортом вода,
земля – мы поняли – недалека.
Вверх по реке был наш подъём непрост,
сплетались в ней жгуты древесных жил,–
но наконец-то нам предстал погост,
а рядом сторож в самом деле жил.
При удочке, над глинистым затоком,
он восседал – с седою головой.
Он ухо сына старшего брелоком
привесил на цепочке часовой.
Он рявкнул нам: “Здесь больше нет ни пяди!
И захочу, так не смогу помочь!
Забито всё, что спереди, что сзади!
Себе ни метра нет!.. Плывите прочь!”
Он обменялся взглядом с нашей бабой,
замолк, привстал, забыв про поплавок,
и, черепом тряся на шее слабой,
пошел к ограде отпирать замок.
(Нам представлялся ряд сравнений шалый:
Отелло с Дездемоной? Или нет, –
нет, Гретхен с Мефистофелем, пожалуй.
Нет, не видал подобной пары свет!)
Мы, вожделея, ожидали тупо;
вот, обнажаясь под блистаньем звезд,
она пошла в объятья полутрупа,
открыв для нас дорогу на погост.
Мы поползли, пытаясь меж надгробий
найти хотя бы фут пустой земли,
скелеты вороша и воя в злобе:
мы для себя ни дюйма не нашли,–
и возвратились, и пришла усталость.
А ей на память о могутном муже
одно лишь смертное тавро осталось;
он вновь сидел, держа уду всё ту же.
И мы постигли жизненный итог,
вползли по трапу и ушли в туман,–
мы поняли, что слишком жаден Бог,
чтоб дать покой нам,– только океан
он отдает нам, синий и пустой,
и женщину, что спорить с Ним решилась,–
мы – слуги моря, слуги шлюхи той,
что нам одна явить хотела милость.
