88

Игорь Шафаревич. Сталинисты

Появление ставшего столь знаменитым письма Нины Андреевой и последовавшие бурные дискуссии сделали особенно очевидной важность вопроса, постоянно и даже мучительно занимавшего меня все последнее время. Вопрос такой: в чем причина того широкого внутреннего сопротивления, которое встречают все новые сообщения о жестокостях и преступлениях сталинской эпохи? Я наблюдал его у очень многих и очень разных людей: и старых, про которых не скажешь, что они просто не знают о том, что тогда творилось, - и у молодых, которых не заподозришь, что они были перепуганы тогда на всю жизнь. Один мотив очевиден: боязнь ответственности, нежелание сводить счеты со своей совестью, страх того, что вообще осуждаются "власти". Но я глубоко убежден: это далеко не исчерпывающее объяснение. Подавляющее большинство из тех, с кем я сталкивался, с радостью видят, как постепенно спадают путы с языка прессы, ждут и надеются на изменения в экономике и общественной жизни, беспощадны в оценке более близкого времени. И только рассказы о кровавых ужасах сталинского двадцатипятилетия воспринимаются многими с каким-то болезненным недоумением. Рискну высказать свою гипотезу. Причина в полном несоответствии масштаба той трагедии, которая постепенно приоткрывается - уровню тех объяснений, которые обычно ей даются. Ведь иначе не скажешь: речь идет о национальной катастрофе. А объяснения? Или вообще отсутствуют или сводятся к коварству и жестокости одной личности да стечению каких-то неудачных обстоятельств. Такая картина действительно и непонятна и обидна. От старых слышишь: неужели мы воевали и приносили не представимые жертвы под водительством злобного врага своего народа? От молодых: так, значит, мы народ рабов, если терпели, пока лились эти реки крови? Гибель в грандиозной катастрофе имеет некоторый величественный трагизм. Наши предки это чувствовали: "Вси равно умроша и едину чашу смертную испиша. Ни един от них возвратися вспять: вси вкупе мертвыми лежаша". Но нам-то предстает совсем иная картина. Даже Дон-Кихот Ламанчский недоумевал: как это странствующие рыцари за несколько часов истребляли войско в сто тысяч человек? И поделился с Санчо своей догадкой: вероятно, это войско насылала нечистая сила, это были не настоящие люди и тела у них были как у слизняков и пауков. Вот таким слизняком предстает и весь народ, истребляемый одним злодеем. Неудивительно, что подобная картина отталкивает как раз тех, кому этот народ особенно близок. Сомнения невозможны: Сталин был чудовищем и если существовал когда подлинный "враг народа", то именно он им и был. Память о его преступлениях сохранится до тех пор, пока существует История и нам как воздух необходима вся конкретная правда об эпохе его всевластия (как и о других эпохах нашей истории). Все это необходимо сказать, чтобы ничто подобное не было более возможным. Необходимо, но не достаточно: нужно еще и осмысление всей этой трагедии. Разве самые страшные подробности того, как оспа косила людей, сами по себе предотвратят следующую эпидемию? Публицисты часто пишут сейчас о сталинизме "массовом, вульгарном", "холопской жажде сильной руки", "страхе реальности", о современном обывателе, который "не может расслабиться, развалиться в кресле, выпить чаю с вареньем. Ему тяжело, трудно, некомфортно". Все эти характеристики выписаны всего из одной статьи ("Московские Новости" за 8.05.88 г.), но подобных можно привести без счета. Однако заработали ли мы сами право на столь элитарную позицию, на презрение к "нему", всеми силами держащемуся да комфортные стереотипы? Помогли ли "мы" - "ему" хоть как-то разобраться в той грандиозной трагедии, отдельные фрагменты которой постепенно приоткрываются? Да и не ему, а хотя бы - себе? Все эти попытки свести историческую трагедию к вопросу о преступлениях одной личности - не есть ли нежелание понять более глубокие ее корни? А тогда: не падают ли на нашу голову эти же обвинения: "страх реальности", "страх обновления", "желание развалиться и пить чай с вареньем", "стереотипы в крови"? Так ли много отличается эта позиция от "Нины Андреевой" (говоря собирательно)? В одном случае - требование приоткрывать поменьше фактов, в другом - стремление заменить их объяснение убого-примитивным штампом. Тут уже трудно различить - кто же больше "сталинист"? Вот вопрос, ответ на который определит не только оценку прошлого, но и многое в будущем. Как смотреть на историю (своей страны - в частности): есть ли это колоссальное скопление случайных событий, о смысле которых бесполезно и спрашивать - или у нее есть своя глубокая логика, так что грандиозные события имеют столь же фундаментальные причины? Сам я христианин и, следовательно, не марксист. Но Маркс вызывает у меня уважение тем, как последовательно он всегда исходил из второй концепции. Парадоксально, что в нашей стране, в применении к одному из самых драматических моментов ее истории, эту точку зрения так редко прилагают! Грустно и страшно видеть, как мало за последнее время появилось попыток осмысления (а не только описания) сталинского периода нашей истории, как узка та сфера, из которой черпаются публикуемые факты, и как мало было попыток ее расширить. В литературе это - "Кануны", "Мужики и бабы", рассказы Тендрякова - и много ли еще? Было несколько (но очень немного) публицистических работ в этом направлении. Из них наиболее глубокой представляется мне статья В. Кожинова "Правда и истина" (Наш современник 1988. No 4.). В ней автор, в частности, делает очень интересную попытку рассмотреть весь феномен сталинизма как явление всемирно-исторического масштаба. Но тут произошло нечто непостижимое: эта работа была встречена дружной атакой как раз самых боевых наших изданий, много делающих для "преодоления стереотипов", "ликвидации белых пятен" и "запретных зон". Сначала работа была лишь отмечена (Огонек 1988. No 19.) с надеждой, что она не останется без ответа" (судя по контексту - уничтожительного). Ответ вскоре последовал ("Московские новости" за 8.05.88 г.). Утверждалось, что работа идет "в том же фарватере", что и письмо Нины Андреевой. Что стремление глубже понять корни сталинизма означает: "Неча на Сталина пенять!" Такой ответ - не есть ли попытка (не обязательно осознанная) остановить глубинное преодоление сталинизма, традиционный прием: "держи сталиниста!"? Одно из капитальных наблюдений, сделанных В. Кожиновым - что сталинизм имеет глубокие всемирные корни, что Сталин восхвалялся, или, по крайней мере, оберегался от критики большинством вождей западного либерализма - автор статьи в "Московских новостях" без дальнейших комментариев называет "простенькой мыслею". Позавидуешь его мудрости, если ситуация для него "простенькая"! Для меня она остается загадкой, хотя мучила с юношеских времен. Помню, какое омерзение вызывали эти фарисеи, так хорошо умевшие закрывать и глаза и уши, когда им это было желательно. И ведь над ними не висел топор страха! Кто рискнет попрекнуть несчастного Мандельштама, написавшего стихотворение с восхвалением Сталина в безнадежной попытке спасти свою жизнь? Но как простить Фейхтвангеру, в книге "Москва 1937" описывавшему, какой здоровый вид был у подсудимых на показательных процессах или как коробило Сталина чрезмерное изобилие его портретов и бюстов - но уж таков этот народ! И кончившему книгу цитатой из Сократа: "То, что я понял, было прекрасно, поэтому думаю, что то, чего я не понял - еще прекраснее". Б. Шоу, будучи спрошен о голоде начала 30-х годов (унесшим, как мы теперь знаем, многие миллионы мужицких жизней), изящно отшутился: он-де, приехав в СССР, съел самый сытный обед в своей жизни. Когда в 1934 г. А. Толстая и американский публицист Дон-Левин, обратились к Эйнштейну с просьбой поддержать протест против кровавой бани, устроенной Сталиным в Ленинграде после убийства Кирова, Эйнштейн отказался: "...я огорчен, что русские политики увлеклись...", "Несмотря на это, я не могу присоединиться к Вашему предприятию", "Мне хотелось бы, чтобы Вы его оставили...". В конце 40-х годов Сартр писал, что слухи о "принудительном труде" в СССР следует игнорировать, т. к. это может принести к отчаянию французского пролетариата! Как объяснить, что тогда на Западе не было слышно о нарушении прав человека в СССР? И "нарушения" были замечены как раз тогда, когда из нишей стране перестал раздаваться хруст костей и доноситься запах крови? А травмированной докладом Хрущева Сартр нашел утешение в "культурной революции" Мао? Трудно сомневаться, что сталинизм - не результат случайности, а связан с глубокими всемирно-историческими явлениями. Только осознав это, можно его понять и преодолеть его последствия. А значит, неизбежен более широкий взгляд на него, в частности, прояснение его международного аспекта и более глубоких его корней: в периоде коллективизации, в военном коммунизме. Только так может быть снят обидный оттенок случайности и бессмысленности пережитой катастрофы, который отталкивает многих от попыток ее понять. Быть может, мы не быстро до конца во всем этом разберемся. Но мы сможем хоть передать эту проблему нашим детям во всей ее глубине. Хоть этот-то шанс у нас есть! И нашему поколению не будет прощения, если мы им не воспользуемся. А так и произойдет, если все внимание сконцентрируется лишь на отдельных, хоть и самых драматических фактах и будет упущена возможность осмыслить их корни и причины. Такая опасность есть. Лавина разоблачений, описания расстрелов, избиений резиновыми палками, подвешивания женщин за волосы - все время держит читателей в состоянии шока, и они не успевают задуматься над основным вопросом: как, почему все это стало возможным? Жертвы Сталина могут быть как бы убиты вторично: теперь использованы для того, чтобы остались непонятными истинные причины их гибели. Это угрожает куда более серьезными последствиями, чем любая акция типа "Нины Андреевой": может оттолкнуть от общего порыва к обновлению жизни как раз тех, кто способен стать главной силой этого течения. Впервые опубликовано в газете "Московские новости", 1988, 12. 06. Редакция изменила заглавие на "Логика истории?" без согласия автора.