7 авг. 2020 г.

Дмитрий Александрович Поляков 1970 2019

 

Осенняя прогулка

прощальное письмо

Поймите меня. Если же нет — что делать…  Завтра в Америку уеду. И тогда уже всё равно.

С писателем Вячеславом Шугаевым я познакомился давно. Мне было тогда восемь лет. А знакомство наше состоялось так. Он просто взял и позвонил нам по телефону. Мы с ним поговорили. То есть звонил он, конечно, не мне, а моей матушке, но её тогда не оказалось дома. Кажется, она с отцом отправилась куда-то в кино. Ему пришлось говорить со мной.

У меня был тогда кот Фырсик и кошка Рыся. Шугаев со мной поздоровался и сказал, что он друг Фырсика. В первый и последний раз он так пошутил.

Потом появились родители. Кажется, это был один из последних совместных походов в кино. Вскоре они расстались. Ещё через какое-то время отец мой эмигрировал, и Шугаев стал называться моим отчимом.

То было начало восьмидесятых годов. Прозаиком Вячеслав был тогда крупным. Только что вышло его «Избранное». Писал он, как правило, про красивых женщин, верных своим мужьям, называя их почему-то «русскими Венерами», а также про простых сибирских работяг. Один его рассказ, правда, был про гражданскую войну и назывался то ли «Весна в Октябрьске», то ли «Осень в Майске».

С матерью у них как-то сразу не заладилось. Она говорила ему, что не русская Венера и чтобы он к ней не приставал. Вячеслава это, конечно, расстраивало.

Вообще-то он тогда, бывало, часто выпивал. Писать он стал меньше, а вскоре и вовсе перестал.

Матушка моя в то время дома бывала редко, и ночью мы с Шугаевым оставались одни.

Надо признаться, я был довольно рассеянным ребенком и, приходя из школы, бросал портфель прямо в прихожей. Шугаев возвращался ближе к полуночи, довольно плохо ориентируясь в пространстве.

Он неизменно спотыкался о мой портфель и, вставая, ругался.

Однажды ночью он вдруг не пришёл. Обеспокоенный, я еле заснул и проснулся от сильного грохота.

Была середина мая, за окном рассвело. Осторожно отворив дверь, я увидел Шугаева, растянувшегося на полу. Он тщетно пытался подняться и что-то бормотал. Бормотание становилось громче, пока не перешло в крик. Шугаев лежал на ковре и выкрикивал одну и ту же фразу:

— Блядь несчастная! Блядь несчастная! Блядь несчастная!

После этого случая Шугаев стал пить меньше и даже начал писать новую повесть.

Он писал её несколько лет, после чего повесть была опубликована издательством «Московский Рабочий». Она называлась «Очертания родных холмов». На моей памяти Шугаев несколько раз менял название. Сначала это были «Декабрьские колосья», затем на некоторое время они стали «Вдовьими колосьями», и наконец Шугаев остановился на «Очертания родных холмов».

Я никогда не читал шугаевских произведений. В этой новой повести я прочёл одну страницу. Я помню только самое начало. Повесть начиналась со словами: «Двадцать пять лет я не был на родине. Говорю об этом не с идиллическим вздохом… »

Теперь я перехожу к заключительной и, несомненно, самой важной части своего рассказа, а именно описанию ОСЕННЕЙ ПРОГУЛКИ ПИСАТЕЛЯ ВЯЧЕСЛАВА ШУГАЕВА.

Я не помню точно, когда состоялась та прогулка; по-видимому, где-то в октябре 1990 года, в одно из воскресений. Шугаев взял с собой ружье, старую двустволку, сел в электричку и поехал охотиться в леса под Загорском.

Он бродил в этих лесах до вечера, никого не подстрелив, и в конце концов заблудился. Когда же он наконец выбрался на дорогу, то обнаружил, к своему ужасу, что до последней электрички осталось двадцать минут. А идти до станции пешком уж никак не меньше получасу.

И тогда Шугаев побежал. Бежал он долго. Тяжело давил на плечи рюкзак. Болталась между ног двустволка. Вячеслав дышал с трудом: давал о себе знать туберкулез. Но на станцию он успел. Даже более чем — до отхода электрички оставалось еще несколько минут.

И тут Шугаеву нестерпимо захотелось покакать.

Непосредственно за платформой начиналась живописная поляна. Шугаев присел на низенькую ограду. Он был ещё очень занят, когда подъехала последняя электричка. Она ненадолго остановилась. Двери закрылись, и поезд тронулся.

Освободившись, Шугаев подошёл к краю платформы и посмотрел вслед уходящим огням электрички. «Вот так и жизнь ушла», —  подумал он.

Так и закончилась осенняя прогулка писателя Шугаева, и таково моё к вам, братцы, прощальное письмо.

 ==========================================

 Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти

 

RIS

 

3 авг. 2020 г.

Дождь, за окном мелкий дождь...





Вот так они и пели. в 70-ых эту песенку. Молодые,  скромные ребята
с гитарами. Народ слушал, внимал. Хорошо снятый клип, ествественно и мило.
Девочкам нравилось.

1 авг. 2020 г.

1826

Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна,
На печальные поляны
Льет печально свет она.

По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит,
Колокольчик однозвучный
Утомительно гремит.

Что-то слышится родное
В долгих песнях ямщика:
То разгулье удалое,
То сердечная тоска...

Ни огня, ни черной хаты,
Глушь и снег... Навстречу мне
Только версты полосаты
Попадаются одне...

Скучно, грустно... Завтра, Нина,
Завтра к милой возвратясь,
Я забудусь у камина,
Загляжусь не наглядясь.

Звучно стрелка часовая
Мерный круг свой совершит,
И, докучных удаляя,
Полночь нас не разлучит.

Грустно, Нина: путь мой скучен,
Дремля смолкнул мой ямщик,
Колокольчик однозвучен,
Отуманен лунный лик.

1826